Александр Островский - Солженицын – прощание с мифом

почти нельзя, отчего и КГБ не верило, не допускало: что многие передачи на Запад я совершал не через посредников, не через цепочку людей, а сам, своими руками… но по вельможности своего сознания, по себе меря, не могли представить ни генерал-майоры, ни даже майоры, что нобелевский лауреат – сам, как мальчишка, по неосвещенным углам в неурочное время шныряет со сменной шапкой (обычная в рюкзаке), таится в бесфонарных углах – и передает. Ни разу не уследили и ни разу не накрыли – а какое бы торжество, что за урожай» (9).

И далее Александр Исаевич живописует, как ловко все было продумано:

«Из Рождества можно было гнать пять верст по чистому полю на полустанок, да одеться как на местную прогулку, да выйти лениво в лес, а потом крюку и гону. Из Жуковки можно было ехать не обычной электричкой (на станции то и дело дежурили топтуны) – а в другую сторону и кружным автобусом на Одинцово. Из Переделкина – не как обычно на улицу, а через задний проходной двор, где не ходили зимой, на другую улицу и пустынными снежными ночными тропами – на другой полустанок, Мичуринец. И перед тем по телефону с Алей – успокоительные разговоры, что мол спать ложусь. И – ночной огонек оставить в окне. А если попадало ехать на встречу из самой Москвы, то либо выехать электричкой же за город, плутать в темноте и воротиться в Москву, либо, либо…Нет, городские рецепты пока придержим, другим пригодятся» (10)

Был по словам Солженицына продумана и связь. Условный звонок по

телефону и ничего не значащий вопрос, например: это праченая? А день и место встречи уже назначены (11).

Какая конспирация без кличек? Поэтому Е.Д.Воронянская именовалась

Кью , А.Б.Дурова – Вася , Н.В.Кинд – Царевна , Э.Маркштейн – Бетта, Н.Д.Светлова – Аля , Н.А.Столярова – Ева , Н.А.Струве – Коля , С.Н.Татищев – Эмиль, Милька , Ф.Хееб – Юра , Е.Ц.Чуковская – Люша , А.И.Яковлева – Гадалка (12).

Таким образом, если верить А.И.Солженицыну до высылки за границу ему удалось не только сохранить все написанное, но и обеспечить как полную тайну своего литературного творчества, так и зарубежные связи.

«Всегда они меня не дооценивали, – пишет он, имея в виду КГБ, – и до последних дней, пока не взяли «Архипелаг», в самом мрачном залете воображения, я думаю, не могли представить: ну, что уж такого опасного и вредного мог он там сочинить?» (13)

Насколько же искусна была солженицынская конспирация?

Прежде всего, многое, о чем он пишет на этот счет, существовало только на бумаге и с самого начала было предназначено не для того, чтобы переиграть КГБ, а для того, чтобы обмануть доверчивого читателя.

Ранее уже были высказаны сомнения относительно достоверности нарисованной им картина литературного творчества за колючей проволокой. Напомню только одну деталь. Долгое время он повторял, что невозможность для узника ГУЛАГа записывать сочиненное заставляла его заниматься только поэтическим творчеством и хранить все в памяти. Между тем совсем недавно нам стала известна его незаконченная повесть, над которой он работал в 1948 г., дошла до нашего времени и ее рукопись, которую сохранила не кто-нибудь, а сотрудница МГБ.

Запутался Александр Исаевич и в своей ссыльной конспирации. Первоначально он утверждал, что вернулся к обычному литературному творчеству весной 1954 г., когда Н.И.Зубов научил его делать тайники, затем стал датировать этот факт весной 1953 г., наконец, перенес его на осень того же года. Чему же верить? Очень сомнительной представляется история с бутылкой из-под шампанского. А если бы А.И.Солженицын действительно отправил из заброшенного в степи казахского поселка свои крамольные рукописи в Соединенные Штаты Америки на имя А.Л. Толстой, на этом вся его подпольная литературная деятельность и закончилась бы.

Описывая свое возвращение из ссылки, Александр Исаевич сообщает, что вслед за ним по почте прибыли три посылочных ящика, которые выслал ему Н.И.Зубов из Кок-Терека. Что было в них в них, Александр Исаевич, как опытный конспиратор, умалчивает, но подготовленный им читатель уже догадывается, что это были ящики с двойным дном и в них, конечно же, находились крамольные рукописи (14). Но вот перед нами фрагменты из дневника Л.З.Копелева за 1956 г., из которых явствует, что свои рукописии А.И.Солженицын привез из ссылки в обычной сумке (15).

В «Теленке» рассказывается о том, как осенью 1965 г. он, «угрожаемый автор», «скрывался» от КГБ на даче К.И.Чуковского, как именно в это время здесь появилась вернувшася из Парижа Н.И.Столярова. «Мы, – пишет Александр Исаевич, – сделали вид, что незнакомы, и Корней Иванович снова знакомил нас» (16). Вот, что значит конспирация. Н.И.Столярова не оставила описания этого эпизода, но он нашел отражение в дневнике К.И.Чуковского, который позволяет не только датировать эту встречу – 1 октября – но и проверить искренность Александра Исаевича. «Вчера, – гласит запись в дневнике Корня Ивановича, – была милая Столярова, привезшая мне подарки от Вадима Андреева. Она оказалась секретарем Эренбурга. С[олженицын] хорошо знаком с ней” (17).

Для чего же Алексанжру Исаевичу понадобилось освещать этот эпизод

иначе? Чтобы читатель лишний раз убедился, каким опытным конспиратором он был: ведь он скрывал от К.И.Чуковского не знакомство с секретарем И.Г.Эренбурга, а тот единственный канал связи, который был у него тогда с зарубежьем.

Подобный характер имела его конспирация и зимой 1965-1966 и 1966-1967 гг. на хуторе под Тарту. «Обе зимы, – пишет Александр Исаевич, – так сходны были по быту, что иные подробности смешиваются в моей памяти…В семь вечера я уже смаривался, сваливался спать. Во втором часу ночи просыпался, вполне обновленный, вскакивал и при ярких лампах начинал работу. К позднему утреннему рассвету в девятом часу у меня уже обычно бывал выполнен объем работы полного дня и я тут же начинал второй объем – управлялся с ним к 6-часовому обеду» (18).

Когда должен работать подпольный писатель? Конечно же, по ночам.

Но вот какая незадача. И Х.Сузи, приезжавшая на хутор по выходным дням, и Н.А.Решетовская, которая провела там полторы недели, свидетельствуют, что по ночам Александр Исаевич спал, как все, и работал тоже, как все, днем (19). К тому же, по свидетельству Натальи Алексеевны не то, что ночью, но даже в сумерках работа осложнялась, так как имевшаяся в доме лампочка испускала очень слабый свет (20). И это вполне обьяснимо: ведь речь идет не о городской квартире, а о хуторе.

Если одни виды конспирации существовали только на бумаге, то другие, хотя действительно использовались, но были рассчитаны не на КГБ, а на окружающих. Вспоминая свою переписку с А.И.Солженицыным врач Эммануил Владимирович Орел пишет: «У меня хранится несколько писем и открыток от Солженицына…Ни на одном из них нет ни обратного адреса, ни фамилии отправителя. Привычка старого зэка к конспирации” (21). Спрашивается, а что в данном случае нужно было конспирировать? Ведь переписка, судя по воспоминаниям, имела самый невинный характер.