Олег Трубачев - История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя

Е. Berneker , Bd. II, стр. 8.

Е. Fraenkel . Zur Verstümmelung bzw. Unterdückung funktionsschwacher oder funktionsarmer Elemente in den baltoslavischen Sprachen. — IF, Bd. 41, 1933, стр. 400, 401; его же. Miszellen. — KZ, Bd. 54, 1926, стр. 300.

E. Fraenkel . Miszellen. — KZ, Bd. 54, 1926, стр. 300.

Изложение традиционной точки зрения на соотношение форм та-та и *mātēr см.: A. Walde . Lateinisches etymologisches Wörterbuch, стр. 458–459; Walde — Pokorny . Bd. II, стр. 221; G. Meyer . Etymologisches Wörterbuch der albanesischen Sprache, стр. 272; P. Kretschmer. Einleitung, стр. 338 и след.; Ernout — Meillet , t. II, стр. 679; J. Pokorny, стр. 694.

См., кроме известных словарей, еще Н. Pedersen . Tocharisch vom Gesichtspunkte der indoeuropäischen Sprachvergleichung, 2. Aufl. København 1949 стр. 136–137.

Русск. няня (как и тятя ) развило экспрессивную палатализацию, ср. папа и tata большинства славянских языков, в которых выражение экспрессивности, как правило, ограничилось общеславянским удлинением гласного.

Z. Rysiewicz . Kaszubskie nen i formacie pochodne. — «Slavia Occidentalis», t. 15, 1937, стр. 43–46.

Е. Berneker , Bd. II, стр. 27.

А. И. Соболевский . Из области словообразования. — РФВ, т. LXVI, 1911, стр. 385.

Там же.

См. А. Преображенский . Т. I, стр. 517. Ср. еще полемику о слове А. Смирнова и Я. Грота (РФВ, тт. XIV, XV).

К. Buga . Medziaga lietuviu kalbos zodynui ir snektoms tirti. «Tauta ir zodis». I, 1923, стр. 360; A. Salys . Musu gentivardziai. — «Gimtoji kalba», вып. 2, 1937, стр. 22.

В. Delbrück , стр. 473.

См. Р. М. Цейтлин . К вопросу о значениях приименной приставки па- в славянских языках, стр. 206.

A. Salys . Указ. соч., стр. 22; P. Skardzius . Lietuviu kalbos zodziu daryba. Vilnius, 1943, стр. 411.

И. М. Эндзелин . Латышские предлоги, ч. 1, стр. 149.

Ср. Е. Hermann . Beobachtungen an den indogermanischen Verwandtschaftsnamen. — IF, Bd. 53, 1935, стр. 102: лат. liberi pl. tant. ‘дети’, нем. Kind , греч. τέκνον ‘дитя, детеныш животного’; ср. также С. D. Buck , стр. 87.

Это не должно означать, что общеиндоевропейский язык был языком примитивным. Язык может очень долго обходиться наличными древними терминами и тогда, когда возникла необходимость в новых названиях.

Ср. Johannes Lohmann . Genus und Sexus, eine morphologische Studie zum Ursprung der indogermanischen nominalen Genusunterscheidung. — «Ergänzungshefte zur KZ», № 10.

В это предполагаемое время, очевидно, еще не могли развиваться столь известные затем в индоевропейских языках, но явно вторичные названия молодых существ среднего рода. Такое древнее состояние прекрасно отражает хеттский язык, употребляющий средний род для неодушевленной категории и общий род — для одушевленной: так, attas ‘отец’ и annas ‘мать’ входят в хеттском, не знающем мужского и женского родов, в общий род. В науке давно ведется спор о родовых различиях в древнеиндоевропейском языке и, соответственно, о месте хеттского языка в развитии индоевропейского грамматического рода. Основной проблемой при этом является развитие женского рода, в котором одни усматривают новообразование (Мейе, Бенвенист, Курилович, Милевский, Стертевант, Ломан), другие — древнюю особенность индоевропейского языка (Бругман, Педерсен), см. подробное изложение: Marian Molè, Contributions à 1’étude du genre grammatical en hittite. «Rocznik Orientalistyczny», t. 15, 1949, стр. 25 и след. (Автор статьи развивает точку зрения Педерсена).

Названная проблема не является, однако, основной при решении нашего вопроса о происхождении индоевропейских названий ребенка в связи с категорией среднего рода. Для нас здесь важно то, что оппозиция ‘одушевленный’: ‘неодушевленный’, так ярко формализованная в хеттском языке в результате отсутствия третьего звена, смягчавшего противопоставление — женского рода, — имелась, по-видимому, в обще-индоевропейский период.

Русское словоупотребление вроде: «Откуда ты, прелестное дитя?» (Пушкин, «Русалка»), где прелестное дитя (ср. р.) адресуется к девушке, — нежизненно за пределами литературного языка. Оно происходит скорее от калькирования французских словосочетаний вроде belle enfant.

Г. Куликовский . Словарь областного олонецкого наречия. СПб., 1898, стр. 21.

F. Bartos . Dialekticky slovnik moravsky. Praha, 1906, стр. 56.

Q. Hodura . Nareci litomyslske, 1904, стр. 57.

W. Vondrak . Bd. I, стр. 74–75, 83. E. Berneker . Bd. I, стр. 196.

J. J. Mikkola . Urslavische Grammatik, I. Teil, 1913, стр. 111.

Там же, стр. 120.

Fick . Vergleichendes Wörterbuch der indogermanischen Sprachen. 4. Aufl., Bd. Ш, стр. 205. Как видно, от корня *dhē(i) — произведен целый ряд индоевропейских названий сына, ребенка: слав. dete , латышск. dels , лат. filius. В крито-микенском диалекте греческого языка отмечено слово do-e-ro , которое читают как δόελος, архаическая форма классического δουλος, ‘раб’ (см. М. Ventris, J. Chadwick . Evidence for Greek Dialect in the Mycenaean Archives. — «The Journal of Hellenic Studies», vol. LXXIII. London, 1953, стр. 102 и в других местах). Этимология δουλος остается темной, в чем была до сих пор повинна невыясненность фонетического и семантического развития слова. В частности, его сопоставляли через λουλος со слав. loviti , предполагая значение ‘военнопленный’ ( Н. Lewy . Griechische Etymologien. — IF, Bd. 2, 1893, стр. 446) или с готск. taujan ‘работать’ ( Fr. Lоrеntz . Griech. δουλος. — IF, Bd. 5, 1895, стр. 343). Прежде всего значение ‘раб’ не представляется нам исконным в этом древнем слове. Что касается фонетического развития, то необходимые коррективы вносит крито-микенское δόελος, которое представляется возможным объяснить из *dhoi-elo- ‘ребенок’, ‘сосунок’, производного от и.-е. *dhē(i)- , поскольку крито-микенский диалект, как указывают, утратил древнюю придыхательность согласных. Аналогичное использование суффикса −l- ср. в лат. filias и латышск. dels. Форма δουλος в классическом греческом, быть может, является диалектным заимствованием, ср. ее этимологическую неясность при попытках истолковать ее как исконное слово. Заимствование названия раба представляет обычное явление. Что же касается основного момента семантического развития (ср. предполагаемое нами изменение ‘ребенок’ > ‘раб’, невольник’), то примеров этого достаточно в истории различных индоевропейских языков.