Василий Хомченко - Облава

- Люблю. - Ленин, внимая этому восторженному рассказу, смотрел на Луначарского с открытой заинтересованной улыбкой. Он хорошо знал своего соратника и товарища как человека увлекающегося. - Однако, дорогой Анатолий Васильевич, о зеленом дыме потом. Сейчас вот это прочтите.

Луначарский взял письмо, повертел его так и этак, но читать не стал он все еще был под впечатлением недавно увиденных работ суздальского художника.

- А сколько таких талантов еще не обнаружено, не замечено! Надо без промедления искать их, помогать, учить. - В кресло он так и не сел, письмо начал читать стоя: - "...советскую власть мы числим своею и желаем ей... Вы прислали к нам каких-то партийцев-грабителей... Войдут в хату, приставят ко лбу револьвер и требуют..." Ну, это чепуха, поклеп, - не выдержал он. Сорокин на такое не способен. Да у него и револьвера не было. Он интеллигент!

Дочитывал письмо Луначарский молча, сосредоточенно, не отрываясь. Прочел, положил на стол.

- Тут что-то не то, Владимир Ильич. Собрания проводить, выступать на них с лекциями мог. В это верю. Остальному не верю. Клевета! За Сорокина ручаюсь... головой.

- Мандат Сорокину я подписал? - спросил Ленин.

- Нет. Только моя была подпись, - ответил Луначарский.

Легкая усмешка, с которой Владимир Ильич наблюдал за Луначарским, так и не исчезла. Этого первого в мире пролетарского министра - наркома просвещения и культуры, человека мягкого, скромного, даже излишне скромного, эрудита, однако и упрямого, когда касалось каких-то принципиальных вещей, доверчивого к людям, и опять-таки излишне доверчивого, Ленин не просто уважал, а любил. Рад был его видеть, говорить с ним, спорить, а споры возникали часто. Вот и сейчас он испытывал радость. Встал, подошел к креслу, в которое наконец-то сел Луначарский.

- Так говорите, Анатолий Васильевич, художник гениальный? Дым зеленый, иней синий...

- Зеленый.

Они встретились взглядами, какое-то время так и смотрели друг другу в глаза, потом оба разом рассмеялись, чувствуя, что им хорошо, приятно и что оба рады этой встрече и этому разговору.

- Зеленый дым на фоне красного с синим неба. Дым, как густая крона ветлы... Я предложил устроить в Москве его вернисаж. Показать работы публике.

- Правильно. И я, возможно, выберу время, тоже посмотрю. А с письмом все же надо разобраться. Проверить. Я уже распорядился, чтобы его переслали Дзержинскому.

Они еще сидели добрых полчаса и беседовали.

Мандат

Выдан настоящий уполномоченному наркомата просвещения РСФСР тов. Сорокину Максиму Осиповичу в том, что он направляется для организации поисков и регистрации предметов искусства и истории, имеющих особую государственную ценность. Тов. Сорокину разрешается производить осмотры в культовых помещениях, учреждениях, а также в частных коллекциях.

При необходимости, если предмет искусства находится в угрожающем состоянии и может быть утрачен, тов. Сорокину дается право изъять его и сдать на хранение соответствующим государственным учреждениям.

Советским организациям, учреждениям, всем должностным лицам и гражданам надлежит всячески содействовать этому, а также в предоставлении тов. Сорокину жилья, транспорта и пропитания.

Телеграмма

Срочно. Гомель. Губернской ЧК.

Незамедлительно проверьте законность мандата Сорокина Максима Осиповича, законность его действий. Есть жалоба, что Сорокин с группой занимается грабежом. О результатах проверки телеграфируйте ВЧК.

Зам. председателя ВЧК.

Телеграмма

Москва. Лубянка, 11. ВЧК.

На ваш запрос сообщаем. Мандат Сорокина законный. Личность его проверена. Все его действия законны. Ничего враждебного и вредного для советской власти он не совершает. Жалоб на Сорокина от населения нам не поступало.

За председателя Гомельской Губчека - Усов.

2

Трудное, кровавое было то время - на земле Белоруссии шесть лет полыхало пламя войны. Разруха, голод, эпидемии, пепелища на месте многих деревень, стылая немота заводов и фабрик, разрушенных и разграбленных... И когда наконец отгремели войны, борьба не закончилась, покой не наступил. Контрреволюционные и разных мастей бандитские отряды продолжали испытывать на прочность новую власть. Резервы вражеские банды черпали из среды кулаков, всякого уголовного отребья и дезертиров, которых за годы войны скопилось на территории Белоруссии великое множество - счет шел на сотни тысяч. Большие и малые банды разгоняли Советы, убивали коммунистов, жгли, взрывали помещения советских учреждений. Во главе многих из этих банд стояли бывшие помещики-поляки, которых до революции только в Минской и Могилевской губерниях насчитывалось до шести тысяч. Паны мстили за отнятые у них имения.

С бандами вели борьбу красноармейские формирования, отряды милиции и чека, группы местной самообороны. Остатки разгромленных банд бежали за границу, там пополнялись, вооружались и снова возвращались в белорусские леса.

Особенно большой размах получили бандитские нападения летом двадцатого года в тогдашней Гомельской губернии - в Мстиславльском, Быховском, Чаусском, Чериковском, Оршанском, Рогачевском уездах. Уезды эти были объявлены на военном положении.

В такое вот тревожное время ранней осенью в Белоруссию и был командирован Максим Сорокин. Приехал, зашел к председателю уездного исполкома, предъявил мандат. Председатель недоуменно осмотрел долговязого, тощего очкарика в шляпе-котелке, в военном френче без ремня, в штатских, в полоску брюках. Задержал взгляд на башмаках со стоптанными каблуками, хмыкнул:

- Вот так ты и будешь ходить по нашим дорогам от деревни к деревне?

Сорокин тоже посмотрел на свои башмаки, притопнул одним, другим, ответил:

- Они еще крепкие, выдержат. Да и не всё же пешком, где-нибудь и подъехать удастся.

- Да я не про обувку твою - она, может, и выдержит. Тебя же в первом лесу сцапают бандиты. Тебе известно положение в уезде?

- Читал в газете. Заражен бандитизмом.

- Если б только заражен... У них сила. Две банды человек по сто. Одна - офицера Сивака, вторая - Пшибиевского.

- Да ходить-то надо. Может, держаться подальше от большаков? Как лучше? Мне необходимо осмотреть старые церкви, костелы.

Председатель пожал плечами, не зная, что посоветовать.

- Перво-наперво мандат свой спрячь. А переймут - придумай, будто ты какой-нибудь там... ветеринар или сродственник попу, ксендзу. Но лучше не попадайся.

Беседа с председателем была недолгой, и в тот же день Сорокин отправился в путь. С неделю ходил по деревням, заглядывал в церкви и ни разу не нарвался на банду. Прикидывал уже, что этак он сможет выполнить все свои планы - обойти пять ближних уездов. У него была опись церквей, и больше всего его интересовала церковь в Захаричах - самая древняя. Туда, в Захаричи, он и вышел из уездного местечка во второй половине дня.