Пётр Пискарёв - Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века
- Название:Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Гиперион
- Год:2007
- Город:Санкт-Петербург
- ISBN:978-5-89332-136-4
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Пётр Пискарёв - Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века краткое содержание
Эти мемуары написаны двумя петербургскими старожилами, родившимися на рубеже XIX–XX вв., и публикуются по рукописи, которая находится в собрании А. М. Конечного, составителя и комментатора этой книги. Воспоминания П. А. Пискарева и Л. Л. Урлаба — это документальный реестр реалий повседневной и праздничной жизни города рубежа веков и его обитателей, они дополняют и корректируют сведения, сообщаемые другими мемуаристами и являются еще одним источником по быту и зрелищной культуре старого Петербурга для самого широкого круга читателей (от любителя книг до специалиста по городской культуре и истории).
Иллюстративный материал предоставлен А. М. Конечным.
В оформлении обложки использованы работы Мстислава Валериановича Добужинского (1875–1957).
Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
«А сколько еще всевозможных продавцов и уличных ремесленников заполняло улицу — разносчики, сбитенщики, точильщики, стекольщики, продавцы воздушных шаров, татары-халатники, полотеры — всего не перечесть, — и их белые передники, картузы, зипуны, валенки (иногда так красиво расписанные красным узором) и разные атрибуты и инструменты простонародья, как все это оживляло и красило картину петербургской жизни, — пишет Добужинский. — На черный двор, куда выходили окна всех кухонь, забредали разносчики и торговки и с раннего утра распевали на разные голоса, поглядывая на эти окна: „клюква-ягода-клюква“, „цветы-цветики“, „вот спички хорош — бумаги, конвертов — хорош спички“, „селедки голландские — селедки“, „кильки ревельские — кильки“! И среди этих звонких и веселых или охрипших голосов гудел глухой бас татарина: „халат-халат“ или „шурум-бу-рум“. Сквозь утренний сладкий сон я уже слышал эти звуки, и от них становилось как-то особенно мирно» ( Добужинский. С. 13, 6).
«Если бы я был композитором, я бы создал музыкальное произведение из разнообразных напевов разносчиков, ходивших по дворам старого Петербурга, — говорит Оболенский. — С раннего детства я знал все их певучие скороговорки, врывавшиеся весной со двора в открытые окна вместе с запахом распускающихся тополей. <���…>
Покачиваясь и поддерживая равновесие, появляется рыбак с большой зеленой кадкой на голове. На дне кадки в воде полощется живая рыба, а сверху, на полочке, разложена сонная:
Окуни, ерши, сиги,
Есть лососина-а-а-а.
За ним толстая торговка селедками с синевато-красным лицом звонко и мелодично тянет:
Селллледки голлански, селлледки-и-и-и.
А то въезжает во двор зеленщик с тележкой и поет свою заунывную песню:
Огурчики зелены,
Салат кочанный,
Шпинат зеленый,
Молодки, куры биты.
<���…> А из форточек высовывались руки и бросали медные монеты, завернутые в бумажку.
Шарманщики, певцы и торговцы пленяли нас своими мотивами только во дворах. На улицах эта музыка была запрещена. Но среди торговцев были привилегированные. Так, торговцы мороженым ходили по улицам с кадушками на головах и бодро голосили:
Морожина харо-шее»
( Оболенский . С. 13–14).
Ключева вспоминает дворовых торговцев в рабочих уголках Коломны:
«Наш двор с утра оживлялся торговцами. <���…> Во дворе раздавался протяжный голос селедочницы: „Селедки голландские, шотландские, селедочки для водочки“ <���…> После селедочницы на сцену появлялась торговка клюквой. Та кричала высокой нотой: „…Клюква-ягода-клюква!“ За плечами у ней была большая корзина из лыка, полнешенька набита клюквой. <���…> Красивее всех голосила молодая бабешка — торговка зеленью, она очень складно распевала: „А вот огурчики зеленые, редиска мо-ло-дая, травка зеленая, корешочки в суп, кто не любит круп“. Затем появлялся усатый булочник, говорил он в нос: „Хлебцы шведские, кисло-сладкие, сладко-кислые, захватывают дух, на вкус, что жареный петух“. Он носил эти хлебцы на голове, а на голову у него был положен кожаный кружочек, на который ставился лоток. <���…> Всяк кричал на свой лад, и каждый имел свой мотив и свои ноты, и своих покупателей» ( Ключева . С. 206).
В главе «Петербургский двор» Григорьев, который жил в начале века на Петербургской стороне, пишет:
«Рано утром появлялись разносчики. Молочницы (реже — молочники) — здоровые бабы, жительницы окраин и пригородов — „с кувшином охтинка спешит“. В руках у них был бидон, с которым они прошагали неблизкий путь. Иногда молочница приезжала на тележке или в тарантасе, заставленном бидонами. Тарантас оставался на улице с мужиком или с мальчишкой, который стерег лошадь, пока хозяйка ходила по квартирам. Молоко часто бывало разбавлено водою, что в течение десятилетий служило неистощимым источником газетных острот.
Появлялся разносчик-мясник в картузе с белым передником, часто с черными кожаными манжетами. На голове у него была круглая, вроде большого бублика, кожаная подушечка с дыркой в середине, чтобы удобнее было нести на голове лоток. На лотке лежал товар, прикрытый белой тряпкой. Зеленщик тоже нес на голове корзинку, круглую или продолговатую, со всякой зеленью. С лотком на голове появлялся и кошатник. Он торговал печенкой для кошек. Каждая порция нарезалась на кусочки, которые были выложены цепочкой на бумаге; стоила порция две копейки. Кошки знали своего поставщика и опрометью бросались ему навстречу.
У разносчика булок за плечами была высокая, немного сужающаяся книзу плетенная из прутьев корзина, державшаяся на двух заплечных ремнях. Если откинуть крышку, то внутри виднелась мелкая корзинка с пирожными, под ней — более глубокая корзина со слоеными булками, а под ней — простые булочки, рогульки, розанчики, французские булки, большие и маленькие, сайки. Булочки прикрывала марля, на торговце красовался фасонистый фартук с нагрудником.
Недаром про него пели куплет:
Сам румяный, ус лихой,
Ростом молодецкий.
Если спросят, кто такой?
Булочник немецкий!
Эти разносчики были постоянными поставщиками. Они торговали по большей части не от себя, а от хозяина. Торговля шла в кредит, на „запиши“. Некоторые из них ставили каждый день у двери условные знаки об отпущенном товаре. Расплата обычно производилась раз в месяц. Но были и непостоянные разносчики.
Звонил разносчик, разумеется, с черного хода и предлагал товар прислуге, а потом часто выходила и барыня. Все эти торговцы были великими знатоками своего дела, умели уговорить на покупку даже тогда, когда она вовсе не нужна. И опять-таки, в кредит. Он зайдет через месяц, через три, через полгода, спросит должок и продаст новый товар. Удивительно то, что они никогда не записывали ни адреса покупательниц, ни стоимости отпущенного товара, всегда, видимо, полагаясь на память. <���…>
По утрам же во дворе появлялись лавочные мальчишки, доставлявшие покупки на дом. По большей части несли они их тоже в лотках, на голове и при этом старались идти небрежной шикарной походкой, показывая свою ловкость. <���…> „Клю-у-ква подснежная, клю-у-ква!“ — кричала баба. На спине у ней заплечница — большая лубяная корзина с ягодой. <���…>
„Крендели выборгские, крендели!“ Почему-то с выкриком продавался только этот сорт булочного товара: не бублики, не сайки, а именно выборгские крендели.
Впрочем, все крендельщики торговали также пресными английскими хлебцами, но этот товар не рекламировали.
„Сельди голландские, сельди!“ Спереди, на ремне через плечо, у бабы висела кадушка с селедками, в правой руке была вилка, за тесемки передника засунуты бумажки для завертки товара. Кошелек с деньгами висел на левом боку, на ремне, перекинутом через правое плечо. <���…>
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: