Пётр Пискарёв - Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века

Летом появлялись бродячие немецкие духовые оркестры, приезжавшие на заработок из Германии или из прибалтийского края.

Немцы, числом от пяти-шести до десяти, были одинаково и довольно опрятно одеты: черные пиджаки и черные галстуки-бабочки, белые жилеты и черные фуражки с лакированными козырьками; на околышах золотой галун, вроде как у швейцаров. Они исполняли трескучие военные марши и немецкие вальсы, которые до утомительности похожи друг на друга. Иногда вдруг немцы, как по команде, опускали трубы и плохими голосами исполняли хором какую-нибудь музыкальную фразу, а потом вновь начинали трубить.

Больше всего оживления вызывал бродячий театр Петрушки. На легкой переносной ширме разыгрывался классический вариант комедии о Петре Петровиче Уксусове с немцем-лекарем, из-под Каменного моста аптекарем, с Марфушкой, городовым, цыганом, собакой и чертом, в сопровождении шарманки. Очарованные ребятишки следовали за Петрушкой из двора во двор и не могли досыта наглядеться. <���…>

После японской войны появился особый тип дворового артиста — якобы бывшего солдата. На голове у него была сибирская папаха, какие носили в маньчжурской армии: на солдатской шинели выделялась георгиевская ленточка. Он пел популярные тогда песни о японской войне, вызывая сочувствие слушателей» ( Григорьев. С. 252–254).

«Иногда поющих торговцев сменяли шарманщики-итальянцы с мотивами из „Травиаты“ и „Риголетто“, или какая-нибудь еврейская девица пела гнусавым голосом:

( Оболенский . С. 14).

«Больше всех мы любили шарманщика с мальчиком-акробатом» ( Ключева . С. 206).

Ср.: «Когда в угрюмом колодце петербургского двора раздавались первые хриплые звуки шарманки — становилось как-то еще грустней и безотрадней. Может быть, это только казалось, но слышалась шарманка чаще всего в серые дни, когда шел нескончаемый, еле видный дождь. Первые звуки были хриплые, приседающие; потом внезапно раздавались глухие, низкие басы, жившие совсем отдельной жизнью от мелодии. Ее выводили писклявые флейты и какие-то неведомые шарманочные голоса. Всегда они на что-то жаловались. И даже веселые шарманки и пляс были какими-то горестными, точно воспоминание о прежней радости, которая теперь, в этот серый, дождь никогда не вернется» ( Горный. С. 58).

«Только шарманка, изредка забредавшая на наш двор, всегда наводила на меня ужасную грусть» ( Добужинский. С. 6).

«Городовой. Пальто и мундир черные; брюки — синие; погоны и кантики — оранжевого цвета; пуговицы и бляха на фуражке — серебряные; портупея — черная» ( Светлов. С. 43).

«Стоят на углах этих улиц черные, плотные городовые в круглых барашковых шапках, с кобурою, шнурами красными, — шпагою плоскою в черных ножнах и круглыми медалями на лентах разноцветных» ( Горный. С. 80).

Фараон — полицейский, пристав ( Попов В. М. Словарь воровского и арестантского языка. Киев, 1912). «Чины полиции на тюремном жаргоне носят общую всем им кличку „фараоново племя“. Пристав величается „фараоном“, околоточный надзиратель — „серым бароном“, городовой — „духом“, помощник пристава — „антихристом“» ( Трахтенберг В. Ф. Блатная музыка («Жаргон» тюрьмы). СПб., 1908. С. 3).

Околоточный полицейский надзиратель имел также прозвище околодырь ( Светлов. С. 38). «В сером дождевике околоточный на углу Морской ждет обычного проезда карет из Аничкова» ( Горный. С. 79).

Нищие-профессионалы имели прозвище стрелок ( Светлов. С. 38).

См примеч. [272]к разделу «Быт Старого Петербурга по газетным объявлениям».

Вечером Невский заполняла специфическая публика и «по Невскому считалось неприличным ходить пешком по вечерам» ( Оболенский. С. 15). Упомянутый выше Животов, наблюдавший ночной Невский летом 1893 г. с «извозчичьих козел», пишет: прохожие — «почти исключительно „отравленные“, с бессмысленными взорами, нетвердыми шагами, дикими выходками. <���…> Число „девиц“ велико <���…>. Дебоши на Невском проспекте прекращаются только в пять часов утра, когда разойдутся по домам последние посетители ресторанов, торгующих до трех-четырех часов утра» ( Животов Н. Н. Петербургские профили: На извозчичьих козлах. Шесть дней в роли извозчика. СПб., 1894. Вып. 1. С. 15–16). См. также: Никитин Н. В. Петербург ночью. СПб., 1903 (бытовой очерк «Тайны Невского проспекта»).

О выезде пожарной команды на пожар см. главу «Пожары и пожарные» в разделе «Облик улиц Петербурга».

О магазинах Елисеева и Соловьева см. примеч. [97], [98]к главе «Купцы и приказчики» в разделе «Люди на улице».

«Наши мелочные лавки изобретены во время построения Петербурга, — сообщал „Указатель Петербурга для приезжих и иногородних“. — Лавки или магазины с различными товарами, часто противоположного свойства, долгое время были только принадлежностью английских и голландских факторий, учрежденных в чужих, не мануфактурных землях. Таким образом возникли и у нас английский магазин, голландские и нюренбергские лавки» (Северная пчела. 1844. 23 марта).

«Где есть мелочные лавки ? В одном только Петербурге. Они не подражание чему-либо иностранному, но настоящая петербургская оригинальность , — писал Ф. В. Булгарин в 1835 г. — Сколько порядочных людей начали молодость свою тем, что не только лакомились из мелочной лавки, но и составляли трапезу в черные дни из съестных припасов мелочной лавки. В ней есть все, что только нужно человеку <���…> Мне невозможно исчислить все товары мелочной лавки. Одним словом, здесь продается все , что только нужно для потребления в хозяйстве, все , исключая дров и сена . <���…> А как это все уложено и расставлено в лавке! Не стыдитесь и загляните. Пряности, бакалии, москательный товар в баночках; образчики разной муки и крупы в ящиках; кули с зеленью и овсом на полу; съестное точно как на выставке. Чай, табак и постное масло стоят дружно вместе, не боясь заразить друг друга. Глиняные трубки лежат в фарфоровых чашках, а виноград и апельсины прикрывают лук и репу. Не думайте, чтобы это был беспорядок! Напротив, это только лубочное изображение великой картины всемирной торговли» ( Булгарин Ф. В. Мелочная лавка // Северная пчела. 1835. 30 ноября, 2 декабря).

«В Петербурге нет улицы, переулка, закоулка, где не увидали бы мелочной лавки, или фруктовой , или овощной , с размалеванными на вывеске арбузом, дынею, ягодами, головою сахара; или табачной с ящиком сигар Domingo, галстуками, манишками и гитарою; или колбасной , с сосисками и фрикаделью, из множества торговых заведений эти мелочные лавочки едва ли не самые благодетельные для некоторого класса здешних обывателей» ( Пушкарев И. И. Николаевский Петербург. СПб., 2000. С. 568).