Пётр Пискарёв - Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века

Ломовики выглядели очень колоритно: здоровые, крепкие, часто вымазанные сажей до ушей, известкой или чем-либо другим, они резко выделялись среди довольно аккуратной петербургской толпы. Ломовые лошади были богатырскими, по большей части в хорошем теле, клячи попадались редко, как исключение. За лошадьми хорошо ухаживали. Можно было залюбоваться на какого-нибудь битюга с длинной расчесанной гривой и хвостом, с мохнатыми бабками (костяные шишки над ступней — А. К. . Нередко ломовики, расчесав гриву, втыкали в нее бумажные цветы, заплетали косички. Сбруя была с множеством медных украшений; длинные шнуры из плетенных ремней спускались до земли и заканчивались ременными кистями. Дуги были ярких цветов; на них писался адрес и фамилия владельца. Попадались и вятские дуги, ярко расписанные цветами. Иногда на дуге были медные бубенчики.

Ломовые чаще всего ездили обозами. С грузом ехали шагом, медленно шагавшие кони тяжело ступали, выгибая мощные шеи; возницы шли сбоку телеги с вожжами в руках. Порожние обозы ехали рысью или даже неслись вскачь — особенно вечером, возвращаясь домой; при этом они поднимали адский грохот. Извозчики сидели на боку телег, окриками предупреждая прохожих. Если ехали вскачь, то часто, особенно подвыпивши, ломовики правили стоя и иногда при этом распевали во все горло песни.

По главным улицам, вроде Невского, Морской и других, ломовикам был проезд воспрещен. Большие громоздкие грузы, вроде паровых котлов, перевозили на особых телегах, сбитых из крепких брусьев; колеса у этих телег были низенькие, широкие, металлические. В них впрягали шесть, восемь лошадей и больше, смотря по тяжести груза.

Большинство ломовиков работали от хозяина, на жалованье; иногда они составляли артели, которые получали подряд и заработок делили между собою. Жили ломовики артельно, большей частью на окраинах города; дворы домов, где они обитали, были завалены санями, телегами, требующими ремонта, старыми колесами и другим хламом. Некоторые виды грузовых перевозок производились особыми конторами, например Конторой по перевозке мебели. Конторы присылали специалистов-упаковщиков и свою упаковку; мебель, вещи, утварь — все тщательно упаковывалось, перевозилось и вновь расставлялось на новом месте без трещинки и царапинки: за все повреждения Контора отвечала не только деньгами, но и репутацией. Можно было также заказать перевозку в любой другой город. Особые специалисты занимались транспортировкой роялей и пианино. Точно так же специальная артель перевозила большие зеркальные стекла для магазинов; каждое такое стекло стоило несколько сот рублей золотом» ( Григорьев. С. 140–141).

«Грузовой транспорт в пределах города был почти исключительно конным, гужевым. Это были ломовые извозчики — ломовики, обычно сильные, здоровые люди, малоразвитые, в большинстве неграмотные. Они же были и грузчиками. Желая отметить грубость, невежество, в народе говорили: „Ведешь себя, ругаешься, как ломовой извозчик“. Ломовые обозы содержались хозяевами, имевшими по нескольку десятков подвод. Некоторые заводы, фабрики и другие предприятия, а также городское хозяйство имели свои ломовые обозы. Как общее правило, упряжка была русская — в дуге, хомут и шлея с медным набором. Телега на рессорах — качка, тяжелая, большого размера, на железном ходу, задние колеса большие, расстановка колес широкая, как раз по ширине трамвайных путей. Часто ломовики выезжали на трамвайный путь, колеса катились по рельсам — легко лошадям и извозчика не трясло. Такая езда запрещалась, но ломовики нарушали запрет. Чтобы удобно было грузить „с плеча“, площадка была установлена высоко. Иногда площадка была с ящиком, в зависимости от того, что надо было перевозить. Лошади были крупные, тяжеловесы-битюги першероны, на подводу накладывалось до 100 пудов и более. Проезд ломовиков по улицам с торцевой мостовой был запрещен или разрешался только в определенные часы, и грузовые обозы двигались преимущественно по улицам с булыжной мостовой» ( Засосов. Пызин. С. 53–54).

Весь Петроград. Адресная и справочная книга. Пг., 1915–1917.

В 1837 г. были установлены правила дорожного движения, по которым предписывалось: «1) Чтобы обозы держались всегда правой руки. 2) Воспретить употребление колокольчиков всеми теми, которые едут на собственных лошадях, предоставив оные одной почтовой гоньбе и чиновникам земской полиции» (Смесь // Северная пчела. 1837. 7 января).

Ср.: «Движение было очень оживленным, особенно на главных улицах. Ездили быстро, вереницы экипажей мчались, обгоняя один другого. Мелькали огни экипажных фонарей, клубами вырывался пар из ноздрей разгоряченных лошадей, раздавались окрики кучеров: „Эй! Па-ади! Берегись! Держи правей!“ Правил уличного движения не было, его никто не регулировал. Полагалось держаться правой стороны, и все обгоняли друг друга как хотели, точно так же и поворачивали на перекрестках. Прохожие переходили улицу где попало, лавируя между экипажами, и каждый день случались несчастья. В обычае было обгонять, хотя это и считалось не совсем вежливым. Но часто входили в азарт не только кучера, но и седоки, и два экипажа мчались дышло в дышло, провожаемые взглядами любопытных прохожих. Иногда на этой почве происходили недоразумения: обгонит подчиненный начальника, офицер — командира, знакомый купец — полицмейстера, вот и выходит что-то вроде нарушения субординации, влекущее замечание или выговор» ( Григорьев. С. 142).

Дача — «это слово получило в Петербурге настоящее свое значение от того, что сперва раздавались вокруг Петербурга даром лесистые места для постройки на них загородных домов» (Воскресный летний день в Петербурге // Северная пчела. 1841. 13 августа).

«Слово дача , в значении летнего загородного жилища, есть, можно сказать, почти исключительный термин Петербурга. Москва усвоила его от северной столицы, и то в недавнее время» (В. М-ч [Межевич В. С.] Петербургские и московские дачи // Северная пчела. 1842. 17–18 августа).

По свидетельству Вигеля, горожане стали выезжать на дачи в 1800 г. Воспоминая свой приезд в Петербург в 1802 г., он писал: «Большой живости не было заметно. Город только через десять лет начал так быстро наполняться жителями, тогда еще населением он не был столь богат; обычай же проводить лето на дачах в два года (т. е. с 1800 г. — А. К. ) между всеми классами уже распространился: с них еще не успели переехать, и Петербург казался пуст» ( Вигель Ф. Ф. Записки. М., 1892. Ч. 2. С. 3).

В очерке «Дачи» Ф. В. Булгарин писал: «Не ищите летом купца в лавке, аптекаря в аптеке, немецкого мастерового в мастерской, бумажного дельца в его кабинете! Все они на даче! <���…> Этот вкус к дачам произвел новый город: летний Петербург (т. е. Петербургская и Выборгская стороны, острова Крестовский и Каменный). <���…> Дамы разговаривают потому, что на дачах легко знакомятся и по соседству часто сходятся. Зимой можно и не продолжать летнего знакомства , ибо два города, летний и зимний , имеют особые нравы и обычаи» (Северная пчела. 1837. 9 августа).