Павел Рейфман - Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

Скандал на самом деле получился большим. Роман пользовался огромным успехом и вскоре, 23 октября 1958, Пастернак получил Нобелевскую премию «За выдающиеся достижения в современной лирической поэзии и на традиционном поприще великой русской прозы». Основания для такого решения были серьезные. По словам секретаря Нобелевского комитета Л. Гилленстена, Пастернак выдвигался на Нобелевскую премию ежегодно с 1946-го по 1950 год, а кроме того в 1953-м году. В 1957-м г. лауреат Нобелевской премии этого года, А. Камю, «уделил большое внимание Пастернаку в своей нобелевской речи и снова выдвинул его на премию в следующем году, это было восьмым разом». Весомые причины. Они противоречили более поздним советским утверждениям, что премия присуждена Пастенаку из современных конъюнктурных соображений. Не совсем понятно, что привело к коренному изменению первоначальной, относительно благоприятной реакции властей на роман. Не исключено, что события в Венгрии, которые сразу же накалили международную обстановку. Они происходили как раз с конца октября по декабрь 56 г. А первые упоминания «Доктора Живаго» на уровне высоких сфер относятся как раз к этому времени. О романе идет речь в Записке в ЦК… отдела Культуры ЦК КПСС от 1 декабря 56 г. «О современной литературе и драматургии». («О некоторых вопросах современной литературы и о фактах неправильных настроений среди части писателей»: «Б. Пастернак сдал в журнал „Новый мир“ и в Гослитиздат свой роман ''Доктор Живаго'' переправив его одновременно в итальянское издательство. Это произведение проникнуто ненавистью к советскому строю. Хотя роман Пастернака не был принят к печати, он имеет хождение в рукописи среди литераторов, а сам Пастернак пользуется в известных кругах, в частности среди студенческой молодежи, славой непризнанного гения. Недавно на филологическом факультете МГУ была выпущена стенгазета, которая заполнена безудержным восхвалением трех „величайших“ поэтов эпохи — Пастернака, Цветаевой и Ахматовой. Характерно, что никто из преподавателей-коммунистов не нашел в себе смелости открыто выступить против этих уродливых пристрастий студентов-филологов, раскритиковать и высмеять их дурные вкусы». (Бох124). Под запиской стоит первой подпись Поликарпова.

Члены Нобелевского комитета, понимая сложность ситуации, сформулировали мотивы присуждения премии весьма обтекаемо, не упоминая прямо «Доктора Живаго». Столь же обтекаемо Пастернак поблагодарил комитет за присуждение премии. Он писал, что награда, полученная советским писателем, будет гордостью для родной страны и ее литературы. Но всем все было ясно. А выступление государственного секретаря США Д.-Ф. Даллеса, не слишком тактичное, поставило точку над I. В нем прямо говорилось, что Нобелевская премия присуждена советскому гражданину Борису Пастернаку за роман «Доктор Живаго», осужденный и не напечатанный в Советском Союзе. Об этом поторопились доложить Хрущеву, буквально повторив формулировку Даллеса. После этого 23 октября 58 г. было принято специальное негласное (строго секретно) Постановление Президиума ЦК «О клеветническом романе Б. Пастернака». В нем речь шла о том, что присуждение Нобелевской премии роману, «в котором клеветнически изображается Октябрьская социалистическая революция, советский народ <���…>строительство социализма в СССР, является враждебным по отношению к нашей стране актом и орудием международной реакции, направленным на разжигание холодной войны» (Бох130). В Постановлении предписывается, «организовать и опубликовать выступление виднейших советских писателей, в котором оценить присуждение премии Пастернаку как стремление разжечь холодную войну»; опубликовать в «Новом мире» и в «Литературной газете» письмо редакции «Нового мира», отправленное Пастернаку в сентябре 56 г, а также напечатать в «Правде“ фельетон, в котором “дать резкую оценку самого романа Пастернака, а также раскрыть смысл той враждебной кампании, которую ведет буржуазная печать в связи с присуждением Пастернаку Нобелевской премии». Всё было исполнено. В «Правде» появился фельетон «Шумиха реакционной пропаганды вокруг литературного сорняка» и передовая статья «Провокационная вылазка международной реакции». «Новый мир» и «Литературная газета» опубликовали письмо Пастернаку 56 г. Травля поэта получилась отменная. В ЦК и КГБ разрабатывались еще более строгие меры (лишение гражданства и пр.). Велась строгая слежка за всеми связями и контактами Пастернака, особенно с иностранцами. Дело решалось на самом высшем уровне. В архиве Президента Российской федерации сохранилась особая папка о Пастернаке (данные агентурной слежки за ним, его родными и близкими, протокол допроса и пр.) (Бох 610-11).

В книге сына Пастернака подробно отражены события, связанные с награждением его отца Нобелевской премией. В их доме ожидали гостей, когда пришел Федин и прошел в кабинет Пастернака. После его ухода жена нашла Пастернака в обмороке на диване. Федин уговаривал Пастернака отказаться от Нобелевской премии, иначе завтра против него начнется общественная кампания. 25 октября «Литературная газета» перепечатала рецензию редакции «Нового мира» о причинах отказа печатать «Доктора Живаго». 27 октября Пастернак был исключен из Союза писателей. Во всех газетах появились ругательные статьи о романе, полные проклятий и грубых передержек. Авторы прямо сознавались, что не читали роман. Но это им не мешало поносить его и его автора. Пастернак перестал читать газеты. Гослитиздату было запрещено заключать с ним договоры, что-либо переиздавать из его прежних произведений. Но поляки добились разрешения Пастернаку далее работать над переводом драмы Ю. Словацкого «Мария Стюарт». В эти страшные дни перевод оказался для поэта единственной отдушиной. Внешне Пастернак казался бодрым, шутил, в нем чувствовалась какая-то приподнятость… В Москву он поехал только на пятый день, 27 октября, вызванный на заседание секретариата Союза писателей. Но почувствовав, что не вынесет готовящегося ему судилища, он отказался пойти на заседание, послав письмо из 22 пунктов. В них кратко излагалось его отношение к «происшедшему недоразумению», объяснялись причины его поступков, согласие на цензурованное издание и критику. Пастернак продолжал считать присуждение ему Нобелевской премии высокой честью для себя и русской литературы, а деньги готов был пожертвовать в Фонд мира. В конце добавил, что не ждет справедливости и готов быть уничтоженным или высланным, но просит не торопиться с этим и помнить, что потом придется его реабилитировать. И последние слова письма: «Я вас заранее прощаю». 29 октября в Переделкино приехал академик М. А. Леонтович. В этот день в «Правде» появилась статья, подписанная шестью академиками, о выдающихся достижениях советских физиков, награжденных Нобелевскими премиями. В ней содержался расплывчатый абзац о том, что присуждение премий физикам было объективным, а по литературе — вызвано политическими соображениями. Леонтович счел долгом уверить Пастернака, что физики так не считают, а тенденциозные фразы в статье не содержались и были вставлены помимо их воли (648-49). Пастернак сказал, что это теперь не имеет значения, так как он сегодня утром послал в Швецию телеграмму об отказе от премии: «В виду того значения, которое приобрела присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я вынужден от нее отказаться. Не примите в обиду мой добровольный отказ». В тот же день поликлиника Литературного фонда (из нее Пастернака не исключили или не успели исключить) прислала врача с набором лекарств, необходимых для оказания скорой помощи. А через два дня Общее московское собрание писателей единодушно (курсив мой — ПР ) одобрило решение секретариата об исключении Пастернака из членов Союза писателей и обратилось к Президиуму Верховного Совета с просьбой о лишении его гражданства и высылке за границу (некоторые, возможно, считали последнее для Пастернака лучшим выходом).