Дмитрий Шерих - Улица Марата и окрестности

...Осенью 1848 года в Петербург прибыла знаменитая балерина Фанни Эльслер. Балетоманы северной столицы были в восторге: она поразила их «реальностью драматической игры и большой редкостью для немки – экспрессией и огнем в танцах». Дальше успех шел по нарастающей. Пару сезонов Эльслер танцевала в Петербурге, затем отправилась покорять вторую российскую столицу – Москву, и там тоже преуспела. Как отмечал Модест Корф в своих записках, «восторг достиг совершенного неистовства, переступившего даже пределы приличия. Так, из-под ее экипажа выпрягали лошадей и возили на себе, причем должностные лица садились на козлы, на запятки... Петербургская публика знала, что такие неуместные выходки возбудили большое неудовольствие государя...».

Неудивительно, что в марте 1851 года официозная петербургская газета «Северная пчела» выпустила целый залп по загулявшим москвичам. Залп поэтический.

...В Москве – сырная неделя. Прохожий, видя «несметное множество» экипажей и пеших, рвущихся к театру, недоумевает:

Стихотворение было куда длиннее, но смысл его весь – в приведенных строках. В Петербурге, прочитав эти вирши, стали поговаривать, что напечатаны они по повелению самого Николая I.

А вот Модест Корф, прочитав стихотворение, задумался. Конечно, стихотворение верноподданническое – но правильное ли оно? Можно ли упрекать всю Москву в «этих смешных излияниях восторга» – ведь это просто-таки «огорчительно для самой большей части московских жителей».

Бдительность превыше всего! По настоянию Корфа цензурный комитет обсудил стихи и решил определенно: они содержат в себе «может статься, и справедливое, но весьма, однако же, резкое порицание всего московского населения». И главное – стихи неразумно сопоставляют похвалы восторженных балетоманов с «общими, священными чувствами верноподданической любви и преданности, за которые вся Москва удостаивалась всегда изъявлений монаршего благоволения».

Свое заключение бдительный комитет представил на рассмотрение императора. Но почестей не снискал. Монаршая резолюция сообщала: стихотворение это «напечатано с моего дозволения, как полезный урок за дурачества части московских тунеядцев».

«Излишнее усердие не всегда бывает полезным», – сделал вывод из этой истории историк Н.К. Шильдер. Впрочем, это как сказать. Карьере Корфа ведь излишнее усердие ничуть не помешало. Даже наоборот: вскорости он получил в дополнение к своим постам новый – директора Публичной библиотеки.

Свой нынешний облик дом № 16 получил на исходе царствования Александра II. Военный инженер, гласный Городской думы Дмитрий Викторович Покотилов включил в новую постройку старые здания генеральши Комаровой. Он и сам поселился здесь, и к тому же долгое время владел домом.

Разные люди жили на Николаевской ул., 16. А на рубеже XIX и XX столетий оказалось вдруг так, что здесь поселились сразу пять медиков разных специальностей. Причем были в их числе два весьма известных врача.

Почетный лейб-медик Николай Иванович Быстров прожил на Николаевской несколько последних лет своей жизни. Знаменитый педиатр, он лечил детей не только из царской семьи, но старался помочь менее обеспеченным. Во врачебной среде он пользовался большим уважением, был первым председателем столичного Общества детских врачей, профессором кафедры детских болезней в Военно-медицинской академии...

В отличие от Быстрова, женщина-врач Мария Михайловна Волкова жила на Николаевской ул., 16, недолго. Громких званий она не имела, но популярностью пользовалась немалой – хотя бы потому, что выпускала книжку за книжкой. «Гигиена девушек», «Курс гигиены для женских гимназий», «Полная гигиена женщины», «О влиянии велосипеда на здоровье женщины»...

Впрочем, как и у Корфа, это были лишь подступы к настоящей славе.

Еще в бытность свою на Николаевской Волкова проявляла склонность к полноте. А с каждым годом ситуация продолжала усугубляться. Когда вес ее достиг «почтенной тяжести в 5 пудов 17 фунтов» (без малого 90 кг), Волкова задумалась над тем, как похудеть. Обычные рецепты ее не устраивали: поездки на воды, прием внутренних лекарств казались ей мерами временными. Потому она решила пойти собственным путем. Выработала особую систему гимнастики, дополнила ее специальной диетой и потихоньку, за два с лишним года сбросила почти семнадцать килограммов.

Следом уже знакомые Марии Михайловны опробовали метод на себе и тоже успешно. К процессу похудания подключились пациенты Волковой. И полетели слухи по столице и за ее пределы!

А в 1909 году неподалеку от станции «Уусикиркко» (ныне Каннельярви) Волкова открыла «санаторию для толстяков». Об этом заведении писала чуть ли не вся российская пресса. Популярный журнал «Огонек» рассказывал подробности: «Из специальных приспособлений пока построено помещение для воздушных ванн и гимнастики без костюмов, баня, в которой толстяки будут два раза в неделю обмываться горячей водой, и аппараты для паровых ванн».

Увы, с этим заведением что-то не сложилось. То ли конкуренция на Карельском перешейке была слишком велика, то ли Волкова оказалась неудачливым коммерсантом – жизнь «санатории» выпала не слишком долгая. Но одно дело она все-таки сделала: благодаря ей о Марии Волковой узнали даже те, кто никогда о ней не слыхал...

Напоследок – напоминание о еще двух именах в истории дома № 16, в нашей книге уже звучавших.

Первое имя – Клавдия Лукашевич. Популярная писательница, она составляла детские хрестоматии и календари, которые пользовались до революции огромной популярностью. Ее перу принадлежали многочисленные повести, рассказы, пьесы...

В доме № 16 Клавдия Владимировна прожила два десятка лет. Здесь она пережила и успех, и тяготы. Когда советские власти предложили ей переделать свои повести «в духе времени», Лукашевич отказалась наотрез. Итогом стала не отступавшая в последние годы жизни нужда.

И еще один факт, нам уже известный. Четыре года (1910 – 1914) в 20-й квартире этого дома жила семья Шостаковичей вместе с маленьким Митей, будущим великим композитором...