Джеймс Рестон - Священное воинство

В остальном Саладин видел это сражение в своеобразном поэтическом свете: кони взметали тучи пыли, сквозь которые, подобно звездам, виднелись наконечники копий; пики мусульман вонзались в сердце и печень неверных, сгоравших в пламени жажды; сверкающие мечи были подобны потокам воды, обрушившимся на неверных, испивших горькую чашу своей судьбы.

Христианский летописец видел это иначе: «Что могу я сказать? Более пристало бы в этом случае предаться плачу, нежели говорить. Увы! Разве я, недостойный, должен писать о том, как бесценные породы дерева, созданные Господом, попали в руки проклятых неверных? Горе мне, что в дни своей ничтожной жизни мне пришлось увидеть это».

В День святого Мартина воины Аллаха одержали полную победу над армией Ги Лузиньяна. В последний час от всего войска крестоносцев оставался только красный королевский шатер на южном отроге Хаттина. Когда он пал, сражение закончилось. Приор храма Гроба Господня погиб, а Истинный Крест был захвачен врагами. Сам король Ги, Шатийон, великие магистры храмовников и госпитальеров стали пленниками. Это было полное поражение.

Саладин назвал этот день «днем радости», когда «вслед за пленением и гибелью врагов наступил пир стервятников».

Когда солнце закатилось над Галилейским морем, короля Ги и Шатийона, запыленных и забрызганных грязью, доставили в стоявший на берегу шатер султана. Саладин восседал, скрестив ноги, на тахте, покрытой коврами, в окружении знамен абрикосового цвета, носимых его армией. Лицо короля выражало явный страх, но на лице Режинальда не читалось ничего, кроме неприязни. Саладин грациозным жестом указал королю на место рядом с собой, после чего Шатийон сел рядом со своим королем. Султан кивнул придворному и получил от него золотую чашу с прохладительным напитком, розовым шербетом, которую тут же протянул Лузиньяну. Ги с жадностью отхлебнул из чаши и затем передал ее Шатийону.

«Ты не спросил моего разрешения дать ему напиться, — заметил Саладин тихо, но в голосе его слышалась скрытая угроза. — Поэтому я не обязан даровать ему помилование».

Это был вопрос чести. По исламскому обычаю тот, кто дает своему пленнику попить и поесть, должен пощадить его.

«Пей, потому что больше никогда тебе не придется пить», — сказал султан, обращаясь теперь уже к Шатийону. После того как тот захватил мусульманский караван на священном пути паломничества и взял в плен сестру султана, после того как оскорбил святость ислама, совершив пиратский набег на святой для мусульман берег Красного моря, угрожая Мекке и Медине, и неоднократно нарушил мир, преступив клятву, Саладин дал обет свершить не милосердие, но правосудие. Дважды он клялся убить этого негодяя своими руками, и теперь он снова обратился к пленнику.

«Сколько раз ты клялся и нарушал клятвы? — спросил победитель холодно. — Сколько раз ты подписывал договоры, которых никогда не соблюдал?»

Шатийон злобно проворчал: «Короли всегда так поступали. Я не делал ничего сверх этого».

«Если бы не ты был моим пленником, а я — твоим, — продолжал султан, — что бы ты со мной сделал, князь Шатийон?»

«Тогда, с Божьей помощью, я бы отрезал тебе голову!» — выпалил Режинальд.

«Ты, свинья, будучи у меня в плену, смеешь разговаривать со мной столь нагло?!» Султан жестом приказал страже увести обоих, а потом велел седлать своего боевого коня, чтобы приветствовать вернувшееся войско. Возвратившись, Саладин снова приказал привести пленников. Королю велели остаться в соседней комнате, а Шатийона отвели к Саладину.

Владельцу Керака было сделано последнее предложение: обратиться в ислам, признать Аллаха единственным божеством, а Мухаммеда — своим пророком и осудить заблуждения христиан. После того как он отказался это сделать, Саладин взял ятаган и отсек руку своего врага вместе с плечом, а затем заранее вызванные султаном рабы отрубили голову тому, кого называли «тираном из Керака».

Привели Ги, который задрожал, увидев ужасное зрелище, и уже ждал, что его тоже казнят. Но Саладин сказал: «Этот человек убит за свое вероломство».

Король повалился на колени, однако султан велел ему встать.

«Настоящие цари, — сказал он, — не убивают друг друга. Этот же не был царем, и он перешел все границы».

Еще несколько дней над ужасным полем битвы, усеянным телами крестоносцев, звучали крики: «Аллах велик!» и «Нет Бога, кроме Аллаха!» Пленных угнали в Дамаск, где простых пехотинцев продали в рабство по три динара (хотя один из них был обменян на туфлю). Иная участь ожидала рыцарей. Храмовники и госпитальеры составляли ядро армии крестоносцев, их волю к борьбе было трудно сломить.

«Я очищу землю от этих двух нечистых орденов», — провозгласил Саладин и назначил награду в пятьдесят динаров каждому, кто захватит любого из воинов-монахов.

По его повелению всех захваченных рыцарей ждала казнь. Это, кажется, был единственный случай, когда Саладин не проявил великодушия. Право привести приговор в исполнение было даровано ученым, старцам и отшельникам. По словам одного мусульманского наблюдателя, «были такие, которые рубили хорошо. Иные отказывались или не умели это сделать и были прощены. Иные превратились в посмешище, и их заменили другими». По иронии судьбы, был пощажен только магистр ордена рыцарей Храма де Ридфор, худший негодяй среди тамплиеров. Он мог оказаться ценной добычей, за которую стоило и поторговаться.

«Неверные были убиты во имя ислама, — писал один араб об этих массовых казнях. — Монотеизм победил политеизм». Напротив, христианские хронисты позднее сообщали, что тела этих казненных мучеников были ярко освещены небесным светом. Что до Истинного Креста, то он был перевернут и привязан к копью и так доставлен в Дамаск. Для мусульман это явное кощунство означало пренебрежение к рассказу о Распятии, но не к самому Спасителю, ведь Иисус Христос всегда был почитаем для всех последователей ислама. Его считали великим человеком и пророком, но не Богом. Богом мусульмане считали лишь одного Аллаха. По их мнению, пророк Мухаммед достаточно разъяснил ошибки учения христиан.

В 1170-х гг. папой римским был Александр III, активный и правоверный католический деятель. Его драматическое правление продолжалось 22 года и было отмечено выпадами противников папы и унижением короля Генриха II за убийство архиепископа Томаса Бекета. У папы Александра была репутация человека, неравнодушного к нуждам бедных и униженных. Он проявил сочувствие к положению иудеев, и говорили даже, что среди его советников был ученый раввин, который занимал почетную должность мажордома в Ватиканском дворце. Но в целом папа относился к иудеям так, как к ним вообще относились в его веке, что видно из его энциклики 1179 г.: «Мы указываем, что следует отлучать от церкви тех, кто пытается предпочитать иудеев христианам, поскольку иудеи по праву стоят ниже христиан, и им следует помогать лишь из человеколюбия…»