Феликс ШАБУЛЬДО - Земли Юго-Западной Руси в составе Великого княжества Литовского

К названным Гедиминовичам следует причислить известных по белорусско-литовским летописям Федора Кориатовича, Андрея и Константина Ольгердовичей. Политическая активность Кориатовича, совпавшая с усилением наступления литовских феодалов на Русь, была вызвана, по-видимому, смертью князя Кориата, упомянутого в последний раз в документах в 1358 г., и последовавшим затем разделом его удела между Ольгердом и Кейстутом. [274] Puzyna J. Koriat i Koriatowicze // AW. – 1930. – R. 7, z. 3/4. – S. 427–428, 433. Следы этой активности, впрочем, очень неясные, нашли свое отражение в белорусско-литовских летописях пространной редакции первого и второго сводов (список Красинского, а также Рачинского, Ольшевский, Румянцевский). В отличие от "Повести о Подолье", эти списки верно указывают на более позднее, чем его старших братьев, прибытие в Подольскую землю Федора Кориатовича, сообщая при этом, что прежде он "держал" Новогрудок и, главное, "к тому еще Гомеи". [275] Летописи белорусско-литовские. – С. 139, 160, 180, 207. Гомель вместе с другими поднепровскими волостями в бассейне среднего Днепра и Сожа издавна принадлежал к владениям великих князей черниговских [276] Зайцев А. К. Черниговское княжество // Древнерусские княжества X–XII вв. – М., 1976. – С. 104–110. и был присоединен к Литве, как уже указывалось, в конце 50-х гг. XIV в. Примечательно, что в грамоте Ягайла Ольгердовича от 1387 г., которой он пожаловал своему брату Скиргайлу в числе других земель также поднепровские волости, Гомель не /64/указан. [277] Грамоти XIV ст. – № 40. – С. 74–77. Следовательно, этот город и его волость находились в то время во владении третьего лица, которым мог быть, в соответствии с известием летописей, Федор Кориатович. Не исключено, что он владел Гомелем еще с конца 50-х гг. XIV в. Что касается Андрея и Константина Ольгердовичей, то Хроника Быховца, перечисляя старших сыновей великого литовского князя, сообщает: "Четвертый Вингольт Андрей, удел его Трубчевск; пятый Константин, удел его Чернигов и Черторыеск". [278] Хроника Быховца. – М., 1966. – С. 60. Хотя в этом известии нарушен порядок старшинства среди Ольгердовичей, оно, на наш взгляд, не лишено правдоподобия, поскольку к началу 60-х гг. XIV в. оба брата находились в возрасте, достаточном для активного участия в политической жизни Великого княжества Литовского и, следовательно, могли иметь свои уделы.

Приведенные факты говорят о том, что большинство из осевших в землях Чернигово-Северщины литовских князей были связаны родственными, владельческими или иными узами с Волынью и Подольем. Это, прежде всего, сын волынского князя Дмитрия-Любарта Иоанн, Патрикий Давидович, брат которого Юрий Наримантович с 1352 г. "держал" Кременец на Волыни, владелец Черторыйска Константин Ольгердович, наконец, Федор Кориатович. Общим для них было и то, что почти все они являлись владельцами сравнительно небольших уделов или вовсе не имели их, но могли рассчитывать на военную помощь и поддержку могущественных ближайших титулованных родственников. В наступлении на земли Чернигово-Северщины приняли участие также князья Западной Руси – Андрей Ольгердович, владевший с середины 40-х гг. XIV в. Полоцком как подручник своего отца, и Михаил, сын заславльского князя Явнутия Гедиминовича, еще в 1352 г. связанного какими-то политическими интересами с Волынью. Принимая во внимание все эти обстоятельства, можно предположить, что основу войск Великого княжества Литовского, присоединивших к нему летом 1362 г. чернигово-северские земли, составляли воинские отряды из Волыни и Подолья, выделенные владетельными потомками Гедимина. Возможно, что в этой акции участвовали также военные силы Киевского княжества. Такой вывод напрашивается в связи с включением в его состав территории бывшего Переяславского княжества и некоторых черниговских и северских волостей.

В свете изложенного выше особое значение для освещения конкретно-исторических обстоятельств присоединения к Великому княжеству Литовскому Чернигово-Северской и Переяславской земель имеют сведения Рогожского летописца, одного из древнейших и наиболее авторитетных летописных источников по истории Руси XIV в. В частности, не случайной ошибкой пере- /65/писчика, а результатом редакторской правки выглядит несогласованность чисел в фразе: "Того же лђта Литва взяли Коршев…" Ценно и сообщение Рогожского летописца о выступлении в Коршеве в момент его взятия местных политических сил, оказавших поддержку действиям литовских князей. Сама информация ("и сотворишася мятежи и тягота людем по всеи земли") явно завуалирована. Характерно, что в подобной форме выдержаны записи относительно способа захвата Брянска и, как представляется, утверждения власти великого князя литовского в Киеве. Так, Рогожский летописец, а за ним и Никоновский свод согласно утверждают, что подчинению Брянска Литве предшествовала причиненная "лихостию лихих людей замятьня велика и опустђнье града и потом нача обладати Олгђрд Брянском". [279] Рогожский летописец. – Стб. 65; Патриаршая или Никоновская летопись. – С. 228. Детально проанализировавший это летописное известие С. Кучиньский пришел к верному в целом выводу, что оно в столь лаконичной и нарочито неясной форме сообщает о происходившей в городе борьбе между политическими группировками – пролитовской и ориентировавшейся на Москву, завершившейся поражением последней или даже изгнанием ее сторонников и, в конечном счете, утверждением власти Ольгерда. [280] Kuczyński St. M. Ziemie czernigowsko-siewierskie pod rządami Litwy. – Warszawa, 1936. – S. 114–117. Вывод этот служит ключом к расшифровке сведений Рогожского летописца о взятии Литвой Коршева и, возможно, упомянутого выше известия соборного определения 1361 г. о том, что утверждение в Киеве митрополита Романа "побудило" Ольгерда прибегнуть к расправе над какой-то частью местного населения.

Таким образом, следует констатировать, что наступление военных сил Великого княжества Литовского в Среднем Поднепровье на рубеже 50–60-х гг. XIV в. носило характер освобождения местного населения от ордынского ига и поэтому вызвало здесь поляризацию политических сил, обострение борьбы между пролитовской и промосковской группировками боярства. В конкретной обстановке, характеризовавшейся перевесом военных сил Гедиминовичей и явственно обозначившимся ослаблением могущества Орды часть боярства пошла на сговор с литовской великокняжеской властью, рассчитывая обрести в Великом княжестве Литовском реальную военно-политическую силу, с помощью которой можно было бы добиться полного освобождения от ордынского ига и обеспечить свои сословно-классовые интересы. В результате этого сговора сопротивление боярства противоположной политической ориентации было подавлено.