Лев Никулин - Мертвая зыбь

- Хорошо... Я сама. У меня оружие! Я потом застрелюсь! - кричала девушка, задыхаясь от слез.

Стауниц вскочил.

- Погодите... - Якушев встал и подошел к девушке. - Зоя, сейчас, сию минуту отдайте револьвер, если он у вас действительно есть. Я приказываю вам. Слышите. Отдайте!

Он говорил повелительным тоном, смотрел ей прямо в глаза и протянул руку за револьвером. В мертвой тишине девушка открыла сумочку и отдала Якушеву маленький браунинг.

Якушев передал его Стауницу.

- А теперь вытрите слезы. Успокойтесь. Я прошу вас остаться, вас и вас, - он указал на Зубова.

- А меня? - сказал Ртищев.

- Хорошо, и вас. Остальные могут уходить...

Якушев говорил по-прежнему негромко, но повелительно, так, что даже Стауниц смотрел на него в изумлении.

- Вас зовут Зоя? Милая, вы мне годитесь в дочери, у меня дочь чуть не ваших лет. Вы вбили себе в голову, что ваш выстрел будет иметь значение для общего дела. Выстрел в чекиста или видного коммуниста. Вы думаете, что вы совершите подвиг! Это не подвиг. Нет! Это предательство, вот как это называется!

Девушка тряслась от рыданий.

- Хотите видеть человека, совершающего истинный подвиг? - Якушев показал на Зубова. - Он красный командир, каждую минуту стоит на пороге смерти и ведет тайную работу. Он делает именно то, о чем пишут наши собратья из Берлина. И вы его хотите предать!

- Нет! Нет!

- Вы его предадите, вы погубите всю "семерку", потому что ваш выстрел, ничтожная хлопушка, насторожит Чека. И они доберутся до нас и уничтожат всю группу. Кто вас подучил, кто вас толкает на этот бессмысленный и, к счастью, несостоявшийся акт? Отвечайте! Кто?

- Игорь...

- Этот хлыщ с намазанными губами, сидевший рядом? Стауниц! Вы уверены в нем?

- Он был со мной в Ивановском лагере. Как анархист.

- И это все? И вы взяли его в "семерку"?

- Но он нужен. Связь с молодежью...

- Я вижу. Подстрекает девочку, а сам в кусты. Нет, господа... Я вижу, что у вас неблагополучно. Мы потребуем от вас, от всех групп строжайшей дисциплины. Абсолютное подчинение Политическому совету, абсолютное...

- Верно! - вдруг заговорил Зубов. - Зачем нам этот шкет несчастный, Игорь? Другое дело Дядя... Дядя Вася.

- Это кто Дядя Вася?

- Бородатый. В поддевке. Или Ротмистр... или, как его... Кузен.

- Это в черном пальто? Он из жандармов?

- Отдельного корпуса жандармов. Я его привлек, - вдруг заговорил Ртищев. - Работает по коннозаводству. Железный характер... Я надеюсь на него, Александр Александрович!

- Меня зовут Федоров. А вы для меня Любский. Прошу помнить. А теперь, Зоя, вытрите слезы. Идите домой. И забудьте все, что здесь было. Вы меня понимаете?

- Понимаю.

- Мы еще поговорим с вами, Зоя...

Когда она ушла, Якушев переменил тон:

- Господа, вы понимаете, что я должен был держать себя так при этой девочке. Мы потом подумаем, как с ней быть. Что касается этого анархиста... Если Стауниц ручается... (Стауниц молчал.) Теперь я могу вам сказать под строжайшим секретом: мы принимаем меры, чтобы установить непосредственную связь с Высшим монархическим советом. В ближайшее время наш эмиссар выедет в Ревель.

- Прекрасно, - сказал Ртищев, - я бы предложил себя, но мне надо в Петроград... И вам бы хорошо туда, Александр Александрович... У меня, собственно, mon cher*, там дело несложное. Добыть, что закопано в "земельном банке" на даче, в Сиверской. - Он взглянул на часы. - Я бы покинул вас...

______________

* Мой дорогой (франц.).

- Я вас не задерживаю.

Ртищев ушел. Теперь их было трое.

- Вы что, старые знакомые? - спросил Зубов о Ртищеве.

- По Петрограду. Он богатейший человек. Землевладелец черниговский. Камергер, вероятно, кое-что сохранил... в "земельном банке".

- Вот черт! - с завистью сказал Стауниц. - Что бы ему отвалить нам на дело. До чего мы стеснены в средствах!

- Вот и я думаю, - заговорил Зубов. - Надоело мне до чертовой матери все это!

- Что именно?

- Служба! Кругом нэп, люди богатеют... А я кровь проливал, пуля во мне сидит со времен Кронштадта. Отца на Тамбовщине красные расстреляли, а я, за них дрался. Встретился у одной бабенки с Эдуардом Оттовичем, спасибо, он мне открыл глаза. Все-таки я пробую...

- Что пробуете?..

- Он, - показал на Стауница, - велит мне прощупывать курсантов. Только вы знаете, чем это пахнет? Пахнет Лубянкой и пулей. Казенная ей цена девять копеек, а жизни моей и того меньше - грош по нашим временам.

- Надо умно и тонко, - сказал Стауниц.

Якушев молча смотрел на Зубова. Статный парень. Таких в гвардию брали. Глаза красивые, голубые, длинные ресницы, но сам в глаза не смотрит. Наверно, из кулаков. Продукт столыпинских хуторов. И как он попал в Красную Армию? Видимо, по мобилизации.

Скрипнула дверь. Вошел Подушкин с фонарем "летучая мышь". Выжидательно посмотрел и вздохнул.

- Ну, давайте расходиться, - сказал Якушев.

Он был доволен сегодняшним днем: получил представление о "семерке" Стауница. "Надо все-таки укрепить Политический совет "Треста", - мелькнула мысль. - А то мне будет трудно".

Уходили по одному. Миновав Каменный мост, на Ленивке Якушев вспомнил о Зое: "Глупая девчонка. Что бы такое придумать? Как бы ее вытащить из этого болота? И в самом деле, недаром же это сборище на Болоте! Действительно болото".

16

В Ревеле ни Артамонов, ни Щелгачев не могли понять, почему Якушев не дает о себе знать. Как ни плохо работала почта между Ревелем и Москвой, но на открытку, посланную в Москву Страшкевич, мог быть получен ответ. Тогда через Петроград удалось послать запрос Ртищеву-Любскому. Но ответа тоже пока не было. Естественно, что возникла мысль об аресте Якушева. Но если бы он был арестован, то последовали бы и другие аресты. Или он никого не выдал? Это человек твердый, сильной воли. О нем так говорят. Пожалуй, из всех, кого знали в Москве, он был самым положительным, самым серьезным.

У Артамонова были, в общем, очень смутные понятия о том, что представляет собой Политический совет Монархической организации центральной России... Кажется, у них нет ни одного военного. Все стало бы яснее, если бы была прочная связь с Москвой, если бы объявился Якушев. Может быть, командировка... болезнь? Как узнать? Появилась надежда на проникшего со стороны Кавказа врангелевского разведчика. Он имел поручение связаться с Якушевым, но бесследно исчез, не вернулся. Между тем в Париже и Берлине в эмигрантских организациях заговорили о том, что в Москве есть монархическая группа, в которую входят видные спецы и бывшие штабные работники.

Однажды вечером Юрий Артамонов возвращался домой из кинематографа. Он продвигался в толпе, выходившей из кинотеатра, публика невольно давала дорогу статному, высокому человеку, презрительно щурившему глаза, роняющему сквозь зубы:

- Пардон...

Он долго не мог привыкнуть к штатской одежде. Офицер чувствовался в его манере разговаривать, в походке и в жестах.