Михаил Кром - «Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

А. А. Зимин так объяснил уход Шигоны с политической сцены: «Поджогин по смерти Глинской, очевидно, попал в опалу и вскоре умер» [1598] Зимин А. А . О составе дворцовых учреждений. С. 192. . Все, однако, далеко не так уж «очевидно»: Елена Глинская скончалась 3 апреля 1538 г., а Иван Юрьевич еще в марте следующего года продолжал исполнять обязанности тверского дворецкого. Следовательно, он держался на своем посту не только благодаря расположению правительницы. Между тем в нашем распоряжении есть уникальный документ, который позволяет судить о положении Шигоны Поджогина на закате карьеры. Речь идет о его завещании, написанном в 1541/42 г. [1599] Публикатор документа А. В. Маштафаров предложил более узкую датировку: сентябрь — ноябрь 1541 г.: Маштафаров А. В . Духовная Ивана Юрьевича Поджогина 1541 года // РД. М., 1997. Вып. 1. С. 32.

Духовная Шигоны проливает свет на причины его «непотопляемости» в течение многих лет: он обладал очень прочными связями в придворной среде. Так, денежные расчеты связывали его с дьяками Третьяком Раковым и Фуником Курцевым, князьями М. В. Глинским и В. А. Микулинским, а в душеприказчики он выбрал боярина кн. А. В. Ростовского, казначея И. И. Третьякова и дьяка И. Н. Одинца Дубенского [1600] Там же. С. 34, 37. . Эти трое душеприказчиков после смерти Ивана Юрьевича дали 15 июня 1542 г. земельный вклад по его душе в Иосифо-Волоколамский монастырь [1601] АФЗХ. Ч. II. № 169. С. 161. .

Примечателен также следующий пассаж в духовной грамоте Шигоны, в котором он дарит государю, юному Ивану IV, икону Богоматери в драгоценном окладе, серебряный кубок, 600 золотых «угорских» монет и в придачу множество сел и деревень в разных уездах [1602] Маштафаров А. В . Духовная Ивана Юрьевича Поджогина. С. 35. . Понятно, что опальный сановник не стал бы делать таких подарков великому князю, от имени которого ему была бы объявлена немилость. Но в том-то и дело, что для версии об опале Шигоны в конце 1530-х гг., выдвинутой в свое время А. А. Зиминым, нет решительно никаких оснований.

Вероятно, бывший ближайший советник Василия III отошел от дел по старости или болезни. Кроме того, заметно, что в конце своей отнюдь не безгрешной жизни Шигона стал усердно заботиться о душе. Так, 1 января 1540 г. он дал денежный вклад (50 рублей) в Троице-Сергиев монастырь [1603] ВКТСМ. С. 81. . А в своем завещании Иван Юрьевич распорядился дать денежные и земельные вклады по своей душе и по своим родителям в более чем 20 монастырей, соборов и церквей [1604] Маштафаров А. В . Духовная Ивана Юрьевича Поджогина. С. 35–37. .

Мы не знаем точной даты, когда И. Ю. Шигона Поджогин оставил службу: это произошло между мартом 1539 г. и июнем 1541 г., когда в качестве тверского дворецкого упоминается уже другое лицо.

Преемником Шигоны на посту тверского дворецкого стал, по-видимому, И. И. Хабаров: впервые с этим чином он упоминается 5 июня 1541 г. в меновной грамоте, выданной им вместе с рязанским дворецким В. М. Тучковым старцам Троицкого Павлова Обнорского монастыря [1605] Каштанов С. М . ИРСИ. Прил. III. № 10. С. 151–152. Дата документа уточнена С. В. Стрельниковым (см. выше сноску 22). Эта грамота осталась неизвестной А. А. Зимину; соответственно в составленном им перечне тверских дворецких И. И. Хабарова нет. . Поскольку с лета 1540 до конца 1541 г. «в силе» находился боярин кн. И. Ф. Бельский, явно покровительствовавший И. И. Хабарову (вспомним, как осенью 1538 г. он хлопотал о пожаловании своему протеже чина окольничего [1606] ПСРЛ. Т. 29. С. 34. ), то это назначение на должность тверского дворецкого можно с определенной долей уверенности приписать его влиянию. Впрочем, занимал ее И. И. Хабаров недолго: в результате январского переворота 1542 г. его благодетель кн. И. Ф. Бельский был свергнут и заточен, а он сам сослан в Тверь [1607] Там же. С. 42. Подробнее о названных событиях см. выше, гл. 5. . (Нельзя не оценить своеобразный юмор их противников: город, еще недавно находившийся под управлением Хабарова, стал теперь местом, где он содержался под стражей.) Впоследствии, когда придворная конъюнктура снова изменилась, И. И. Хабаров, как мы уже знаем, стал боярином и «большим» дворецким.

Недолгое пребывание Хабарова на посту тверского дворецкого кажется идеальным подтверждением выдвинутого А. А. Зиминым тезиса о прямом влиянии придворной борьбы на дворцовые назначения, — подтверждением тем более убедительным, что самому ученому описанный выше случай остался неизвестным. Но главный вопрос заключается в том, в какой мере этот случай (так сказать, «казус Хабарова») можно считать типичным: все ли дворцовые чины распределялись в соответствии с постоянно менявшейся придворной конъюнктурой, или перед нами скорее исключение, а обычная практика была все-таки иной. Поэтому не будем спешить с выводами и продолжим наблюдения за сменой руководства Тверского дворца.

Преемником Хабарова на посту тверского дворецкого стал, по-видимому, окольничий Юрий Дмитриевич Шеин: первое (и единственное) упоминание его в этом качестве, которым мы располагаем, относится к сентябрю 1542 г., когда он подписал как свидетель данную грамоту вдовы И. А. Челяднина Елены Троице-Сергиевому монастырю на ее вотчину, село Новое, в Ростовском уезде [1608] РГАДА. Ф. 281 (ГКЭ). Ростов. № 20/10557. . За назначением Шеина (в отличие от Хабарова в 1541 г.) не видно чьей-то «сильной руки» при дворе. Других известий о его дворечестве нет, но можно предположить, что он оставался на своем посту до смерти, наступившей весной 1544 г. (не позднее мая) [1609] 18 мая 1544 г. вдова Ю. Д. Шеина дала по его душе вклад в Троице-Сергиев монастырь (ВКТСМ. С. 97). .

Затем Тверской дворец возглавлял боярин Иван Семенович Воронцов (первое упоминание о нем как о дворецком относится к 1 сентября 1544 г.) [1610] Этим числом датирована выданная по его приказу жалованная несудимая грамота Ивана IV Троицкой Иониной пустыни (РГИА. Ф. 834. Оп. 3. Д. 1916. Л. 475–477. Список XVIII в.). . А. А. Зимин связывает это назначение с возвышением Воронцовых [1611] Зимин А. А . О составе дворцовых учреждений. С. 192. . Действительно, братья Иван и Федор Воронцовы пользовались в то время большим влиянием при дворе, были членами государевой Думы. Но должность тверского дворецкого досталась Ивану Семеновичу не в качестве «приза» в результате очередного дворцового переворота: по всей видимости, он просто занял место, освободившееся после болезни и смерти Ю. Д. Шеина. А по своему высокому местническому статусу (боярин!) он, безусловно, имел больше прав на вакантную должность, чем многие другие претенденты.

Заметим также, что среди старомосковской знати дворцовая служба была своего рода семейной традицией. В 1538–1542 гг. угличским дворецким был Федор Семенович Воронцов (см. ниже), и это облегчало доступ к дворцовым должностям его брату Ивану и другим родственникам.