Сергей Цветков - Начало русской истории. С древнейших времен до княжения Олега

Древности юго-восточного Приладожья

Сокровища, которые оставались на руках, тратились тоже далеко не в производительных целях: князья вознаграждали ими дружинников, купцы — верных слуг, за деньги приобреталось вооружение и предметы роскоши. Да и сами монеты зачастую служили украшениями. Арабский дипломат и путешественник начала X в. Ибн Фадлан поведал, что жены купцов-русов ходили увешанные монистами из арабских дирхемов (подобные мониста действительно найдены в женских могилах киевского некрополя). Словом, экономика и деньги существовали в варварских обществах едва ли не сами по себе. Над торговыми путями раннего Средневековья витал отнюдь не бледный дух наживы. Конечно, и тогдашние торговцы были по-своему алчны, но алчность эта имела мистико-эстетический оттенок. Сверкание россыпей серебра возжигало в их душах пламень восхищения; завладевая сокровищем, они приобщались к заключенному в нем сверхъестественному могуществу. Потому и торговля той эпохи оставила после себя не ветхие кипы приходо-расходных книг, а неувядающие предания о битвах со стерегущими сокровища драконами.

Нескончаемые войны русов с данами за обладание Восточной Прибалтикой, о которых писал Саксон Грамматик, имели целью установление контроля над важным участком Балтийско-Волжского торгового пути.

Этот путь «выстраивался» на протяжении многих столетий усилиями многих народов. Вначале был освоен балтийский его отрезок. На это ушло почти два тысячелетия. Пионерами в этом деле было неолитическое население южного берега Балтики, привозившее янтарь к устьям Одера, Эльбы и Рейна с середины 2-го тысячелетия до н. э. Затем торговую эстафету подхватили венеты. Но в эпоху Великого переселения народов торговые связи между Западной и Восточной Прибалтикой свелись к случайным контактам. Море не хранит «накатанной колеи», и обосновавшимся на Балтике варварам пришлось на собственный страх и риск заново открывать некогда оживленные маршруты.

На этот раз инициатива исходила от поморских славян и русов, а также от мореходов Дании и Фрисландии; после битвы при Бравалле на морской простор из своих фьордов вырвались шведы. Довольно долгое время источником быстрого обогащения была не торговля, а грабеж и военное «примучивание» прибрежных финно-балтских племен Восточной Прибалтики (беормов, бьярмов скандинавских саг) ради взымания с них более или менее регулярной дани. Торговля сделалась необыкновенно привлекательным занятием только со второй половины VIII в., когда в Европу хлынул звонкий поток аббасидского серебра (ежегодный оборот Балтийско-Волжского пути исследователи оценивают чрезвычайно высоко — в миллион и более дирхемов). Чтобы понять будоражащее воздействие этого события на умы балтийских мореходов, следует помнить, что раннесредневековая Европа была, по существу, безденежным обществом, даже Меровинги и Каролинги чеканили собственную монету больше из соображений престижа, нежели ради экономических нужд.

Предметы из гнёздовских курганов

Главный — волжский — участок был присоединен к Балтийско-Волжской магистрали восточнославянскими племенами — ильменскими словенами, кривичами и вятичами.

При входе из Финского залива в Волховский бассейн возникла Ладога. Это был подлинный «ключ-город» к Балтийско-Волжскому пути. Возникновение Ладоги как международного центра транзитной торговли связано с проникновением в Приладожье группы ильменских словен [115]. Оторвавшись от своих соплеменников, переселенцы оказались в чужом, финском окружении; к тому же очень скоро им пришлось отбиваться от грабительских набегов морских пиратов. В этих условиях спасение могло принести только теснейшее сплочение родовых общин. И приладожские славяне поняли это. Инстинкт самосохранения всегда и всюду побуждал славян к одному и тому же действию — они начинали «ставить грады». Так появилась Ладога и в 9 километрах южнее от нее — Новые Дубовики. Эти укрепленные поселения обезопасили Волхов от порогов до устья. Таким образом, Ладога была своеобразным контрольно-пропускным пунктом, обеспечивавшим безопасность не только приладожских славян, но и всего словенского племенного союза.

Кривичи в VIII в. создали подобный же форпост — Гнёздово (неподалеку от еще не существовавшего тогда Смоленска), призванный охранять военно-торговые интересы восточнославянских племен на «перемычке» между Волгой и Западной Двиной. С проникновением кривичского населения на Верхнюю Волгу связано возникновение крупного Тимеревского городища (близ современного Ярославля).

Итак, восточные славяне не были посторонними наблюдателями международной транзитной торговли между арабским Востоком и европейским Северо-Западом. Напротив, они выступали в роли одного из первооткрывателей Балтийско-Волжского торгового пути и равноправными участниками совершавшихся на нем торговых операций. Восточнославянские поселения изобилуют арабскими монетами. Например, в Гнёздово их найдено более 1100, в Тимерево — 4188. [116]Подавляющее большинство этих находок входят в состав кладов, которые могли принадлежать, разумеется, только местным жителям. О регулярности торговых связей восточных славян с Багдадским халифатом свидетельствует тот факт, что имеющиеся в распоряжении археологов монеты образуют практически погодовой ряд чеканки, начиная с первого десятилетия VIII в. и заканчивая 70-ми гг. X столетия.

Вопреки широко разрекламированному мифу об организующей роли скандинавов в балтийско-волжской торговле, бесперебойную поставку восточного серебра в Западную Европу наладили вовсе не они. Конечным пунктом путешествий викингов на восток было южное побережье Восточной Прибалтики — легендарная Биармия [117]. Земли Древней Руси в VIII–IX вв. не входили в орбиту скандинавской военно-торговой экспансии [118].

На самом деле ожесточенные битвы балтийских «народов моря» за господство на водном пути «из варяг в хазары» принесли победу поморским славянам и русам. По свидетельству Адама Бременского, к концу XI в. даны и норвежцы совершенно позабыли о плавании в восточном направлении: когда норвежский король Харальд с датским наместником Ганузом Вольфом предприняли совместное путешествие на восток «ради исследования величины этого [Балтийского] моря», то далеко они не уплыли, вынужденные вернуться, «сломленные и побежденные двойной опасностью — бурями и пиратами». Впрочем, даны по старой памяти утверждали, «что протяженность этого моря проверена не раз на опыте многими. По их словам, некоторые при благоприятном ветре за месяц добирались из Дании до Острогарда Руссии». Но было это, очевидно, давным-давно…