Вильям Похлебкин - Кухня века

Аналогичное положение было и в других европейских кухнях и прежде всего во французской, на которую послушно равнялась вся кулинарная Европа до первой мировой войны.

Годы революции и Гражданской войны полностью изолировали Россию от европейской кухни, причем эта изоляция в области кулинарии была гораздо более строгой и непроницаемой, чем в области политики и идеологии, где о враждебной позиции и о мотивах противника сообщалось хотя бы в форме критики, но зато с детальными подробностями.

В противоположность этому, на кулинарном фронте царило полное молчание. Ибо, во-первых, в это время было просто не до кулинарии, а во-вторых — основные и наиболее активные потребители французской, немецкой и английской кулинарной литературы попросту исчезли из России, бежав с белогвардейцами. По этой же причине не появлялись в период 1917—1928 гг. и доморощенные кулинарные книги.

Так возник временный провал в кулинарно-теоретической информации, и он отчасти объяснял, почему в самом начале развития советского общепита о кулинарной стороне дела так и не вспомнили. Эту, так сказать, сугубо «кухонную» сторону общепита считали как бы само собой разумеющейся, известной, ясной и понятной любой кухарке, то есть, по русским понятиям, даже самому глупому, самому примитивному, самому недалекому и необразованному человеку.

Именно такой образ кухарки старательно создавала и в конце концов сформировала русская классическая литература в глазах русской интеллигенции. Достаточно вспомнить те образы кухарок, которые нарисовали И. С. Тургенев, Л. Н. Толстой, А. П. Чехов в своих произведениях. Кухарка, в представлении русских интеллигентов, была синонимом и символом человека не только низкорожденного, но главное — человеком без знаний и специальности, ибо стряпня, куховарение ни специальностью, ни делом не считались. И эта идея глубоко проникла в сознание русской интеллигенции и, кстати, содействовала ее инфантильности и фактической зависимости от этих самых «необразованных кухарок».

Заблуждение насчет того, что стряпня, работа на кухне — это не специальность, обернулось весьма трагически для формирования советской кухни. На подготовку и подбор компетентных в кулинарии кадров не было обращено никакого внимания. Ибо у истоков идей советского общепита стояли рафинированные интеллигенты, получившие образование не только в Московском и Петербургском университетах, но и с дипломами Сорбонны, Гейдельберга, Цюрихского, Берлинского и Брюссельского университетов. Об этом мы часто забываем, говоря о большевистской революции. Но ведь ее делали, ею руководили именно те передовые интеллигенты, в большинстве своем дворяне (среди высшего советского и партийного руководства в первое революционное пятилетие было свыше 50 дворян!), которые воспитывались на русской классической литературе!

Поэтому, когда они говорили, заявляли, декларировали, что даже кухарки могут и должны отныне получить право участия в управлении государством, то это был своего рода эвфемизм, который следовало понимать не буквально, а аллегорически. Он означал, что люди, стоявшие прежде на самой низшей социальной ступени классового капиталистического общества, будут подняты на более высокие социальные, политические и общественные позиции. Так что в этом выражении был исключительно политико-символический смысл и вовсе исключалась кулинарная конкретика.

О последней не думали даже при решении чисто кулинарных вопросов при организации социалистического общественного питания, там, где кулинарию следовало бы выдвигать действительно на первое место. Такова была историческая обстановка, и таков был, к сожалению, неспособный к быстрой перестройке менталитет интеллигентных революционеров.

Но как только первая степень остроты классового противостояния прошла, как только революция, Гражданская война и внутрипартийные острые споры миновали свой кульминационный пик, свою наиболее обостренную фазу, пришел, наконец, черед вспомнить и о кулинарии. И это случилось 10 лет спустя после октября 1917 г., что было вполне закономерно и естественно.

В 1927 г. произошел решительный разгром партийной троцкистско-зиновьевско-каменевской оппозиции, и первыми уловили историческое значение этого момента и сам факт перелома в советской истории и наступление, наконец, «мирного времени» далекие от политики и идеологии обыватели. Уловили чутьем, не зная, не понимая, не вдумываясь в происходящее, но почувствовав шкурой, почуяв нутром наступавшие коренные изменения политической обстановки в стране. И новым симптомом того, что обыватель осознал наступление «новой эры», когда не будет уже ничего существенно меняться, когда определился уже «хозяин», было появление на книжном рынке первых советских кулинарных книг — тощих, невзрачных, косноязычных, примитивных, но — своих, доморощенных, тутошних. Они были подобны травинкам, появившимся на чуть пригретом солнцем оттаявшем пятачке земли после долгой зимы.

Период 1927—1931 гг. был наиболее обеспеченным в смысле пищевого снабжения советского общества, советского хозяйства. Еще существовали рынки, базары, частная и кооперативная торговля, где действовали кулаки, подкулачники, крепкие середняки и вовсю развертывался жиреющий деревенский частник, воодушевленный бухаринским лозунгом «Обогащайтесь!». И авторы кулинарных книг как бы почуяли «родимую» атмосферу. Их худосочные «творения» пришлись точно на эти годы, а затем, столь же внезапно, они исчезли на время с 1932 по 1936 г., чтобы вновь появиться уже «под солнцем сталинской конституции» в 1936—1940 гг.

По своей тематике и, разумеется, по названиям кулинарная литература 1927—1931 гг. резко отличалась от дореволюционных поваренных книг, которыми пользовалось население в эпоху НЭПа.

Новые кулинарные книги были посвящены какому-либо частному вопросу, какой-либо конкретной стороне кулинарного дела, которая требовала рекомендаций или разъяснения именно в данной бытовой ситуации конца 20-х — начала 30-х годов. И именно это было то новое, что отличало в этот период советские кулинарные книги от книг прошлого времени — толстых, посвященных всем сторонам и проблемам приготовления пищи, рассчитанных на длительное пользование годами и десятилетиями и потому лишенных особых исторических примет, как бы — вневременных.

Основное содержание первых советских кулинарных книжек заключалось в указаниях и рекомендациях вовсе не кулинарного характера, а в таких, которые вытекали из изменения обстановки советского быта и из новых требований гигиены, а также вследствие появления новых типов очага, например, керосинки.