Джули Федор - Традиции чекистов от Ленина до Путина. Культ государственной безопасности

Сквозной темой книги являются отношения чекизма и морали — отношения, которые всегда были тесными, непростыми и тягостными. Меня в этой теме прежде всего заинтересовала необъяснимость образа Дзержинского как символа моральной чистоты. Меня также потрясло то, насколько часто в советских и постсоветских официальных документах чекисты упоминались в связи с вопросами морали и концепцией «нравственной чистоты» [22] О чистоте морали чекиста было сказано на открытии выставки по случаю 103-й годовщины со дня рождения Дзержинского, проводимой в Центральном музее Великой Отечественной войны в Москве. Директор музея объявил, что «органы ВЧК всегда демонстрировали моральную чистоту, и я очень рад тому факту, что ФСБ — великолепный преемник этой организации»; Шендерович В. Комментарии к событиям российской жизни (июль-декабрь 2007 года) // Континент, 2007. № 134. См. на сайте: http://magazines. russ.ru/Континент/2007/134/sh9.html .

Именно благодаря мифам, созданным вокруг фигуры чекиста, существование самой могущественной тайной полиции в истории стало казаться таким «естественным». Перефразируя Барта, скажу, что эти мифы трансформировали историю в естество и заставили случайное казаться вечным [23] Барт Р. Мифологии. М., 2004. . Аналогичный процесс идет полным ходом и в современной России, где чекист вновь мифологизируется и возвращается в российскую действительность. Однако, как я надеюсь показать в своей книге, чекистское доминирование в российском социальном, культурном и политическом ландшафте — феномен не естественный и не неизбежный, он основан исключительно на той мифологии, которая старательно создается и воссоздается.

В работе над книгой использованы советские архивные материалы, статьи из периодической печати и мемуары, а также художественная литература, поэтические произведения и фильмы. Во второй части книги я сосредоточиваюсь на материалах, созданных и/или одобренных ФСБ, поскольку они служат наиболее достоверным источником официальной линии. Я также обращаюсь к воспоминаниям чекистов, опубликованным в постсоветскую эпоху, анализирую представления о государственной безопасности, распространяемые российскими СМИ и популярной культурой, соответствующие комментарии и публичные обсуждения.

«Врагам, которых одно только имя Дзержинского повергало в трепет, он представлялся наполовину демоном, наполовину чародеем большевизма… Дзержинский вездесущ, Дзержинский всегда беспощаден, Дзержинский сметает все препятствия на своем пути. Враги не понимают, не могут понять, что "дьявольская разносторонность" Дзержинского, его "везение" проистекают из того факта, что все величие и вся мощь нашего класса, его страстного стремления к борьбе и к победе, его глубочайшие созидательные силы воплотились в Дзержинском» [24] Над гробом Дзержинского // Правда. 1926. № 167. 23 июля. С. 1. .

Эта редакторская передовица, осмеивавшая критиков Дзержинского за их примитивный страх перед его властью, была опубликована в газете «Правда» вскоре после смерти Дзержинского в июле 1926 года. Я решила начать раздел о советском культе Дзержинского с этой цитаты потому, что она в некотором роде отражает причудливый набор качеств, приписываемых Дзержинскому. В передовице из «Правды» Дзержинский предстает перед нами как фигура мистическая, легендарная. Он олицетворяет собой истинного чекиста. Символический статус Дзержинского, этого архетипа чекиста, настойчиво подчеркивался в советском менталитете. После смерти Дзержинского было объявлено, что он сросся «с ЧК, которая стала его воплощением» . Эту идею развил Безыменский в поэме «Феликс» (отрывки из которой были опубликованы в «Правде» в девятую годовщину образования ЧК в декабре 1926 года [26] Безыменский А. В работе // Правда. 1926. № 294.19 декабря. С. 4. ). В этом произведении отец объясняет своему маленькому сыну, что «Феликс» и «ВЧК» суть одно и то же [27] Безыменский А. Феликс // А. Безыменский. Избранные произведения: В 2 т. Т. 1. Стихотворения. Поэмы. Комедия в стихах «Выстрел». М.: Художественная литература, 1989. С. 252-264. . Статус архетипа, или прототипа, также подтверждается главным прозвищем Дзержинского — «Первый чекист». По сути, отделить или освободить фигуру Дзержинского от термина «чекист» невозможно, ведь это практически синонимы. Дзержинский был главным олицетворением стиля этой организации.

Он был средоточием подавляющего большинства чекистских ритуалов и традиций. Ключевые даты биографии Дзержинского формировали и организовывали официальный чекистский календарь. Так, например, молодые контрразведчики давали всегда присягу в день рождения Дзержинского (11 сентября), а зарплата чекистам выплачивалась 11 числа каждого месяца. Ритуалы, прославлявшие Дзержинского, существовали и в самом обществе: так, в первые годы советской власти молодые люди организованно собирались и совершали агитпоходы по различным священным местам, связанным с именем Дзержинского [28] Власенко Г. Живая сила партийно-революционных традиций // Пограничник, 23 декабря 1967. В одном из этих священных мест, музее Феликса Эдмундовича Дзержинского в Белоруссии, 49 валунов, каждый из которых символизирует год жизни Дзержинского, они расположены в ряд; Хинштейн А. Злой рок семьи Дзержинских // Московский комсомолец, 2000. 15 сентября. № 207. С. 4. , а в детских домах часто создавали специальный уголок, посвященный Дзержинскому [29] Сил Дзержинская С. В годы великих боев. М.: Мысль, 1964. С. 358. . Имелся целый корпус агиографической (жития святых) литературы о Дзержинском, включая такие работы, как «Солдат великих боев: жизнь и деятельность Ф. Э. Дзержинского» (1961), «Рыцарь революции» (1967); «Дзержинский в моей жизни» (1987), «Феликс — значит счастливый» (1974) и многие другие. Кроме всего прочего, Дзержинский был главным героем тщательно разработанного мифа об основании советской секретной службы, в чем мы скоро убедимся.

Одна из самых удивительных черт советской агиографической литературы о Дзержинском — это повсеместные, весьма туманные упоминания о его «нравственной чистоте» [30] Максим Горький, процитировано: Герман Ю. О Горьком // Ю. Герман. Воспоминания. Л.: Советский писатель, 1968. С. 632-633. Юлиан Семенов также называет Дзержинского «человеком кристальной чистоты»; Семенов Ю. Предисловие // И. Е. Поликаренков. О Феликсе Дзержинском. С. 11. , «нравственной красоте» [31] Фоменко А. Рыцари революции (заметки об историко-революционной прозе) // С. Машинский [и др.]. Литература и современность. Сборник воспоминаний. Статьи о литературе 1967 года. М.: Художественная литература, 1968. С. 357. и «моральном таланте» [32] Менжинский о Дзержинском в книге А. А. Павлова «Чекисты: Сборник документальных рассказов и повестей» (Горький: Волго-вятское издательство, 1986). С этих пор Дзержинский был также известен как «совесть партии»; Хинштейн А. Подземелье Лубянки. М.: Олма Медиагрупп, 2008. С. 155. . Такое пристальное внимание к моральному облику Дзержинского указывает на безусловную связь образа чекиста с новой советской нравственностью, которая разрабатывалась режимом. Этот процесс зачастую разворачивался вокруг фигуры чекиста. В борьбе юных Советов за пересмотр нравственности чекист был на самой линии фронта. Именно чекист укомплектовывал лагеря, в которых преступники и враги народа подвергались перековке; именно чекист, заменив священника, теперь выслушивал исповеди; именно чекист бросал вызов старой морали и преступал прошлые нравственные нормы, теперь объявленные недействительными. Как выразилась Надежда Мандельштам, «чекисты действительно были передовым отрядом "новых людей" и подвергли все обычные взгляды коренной сверхчеловеческой ломке» . Эта связь сохранялась на всем протяжении советской истории, хоть и в несколько модифицированной форме. Фигура чекиста стояла в центре новой нравственной вселенной — чекист был одновременно и олицетворением, и главным исполнителем советского морального кодекса. Мы проследим с вами, как фигура Дзержинского увязывалась с новой нравственностью, как поддерживались и сохранялись претензии Дзержинского на роль великого гуманиста.