Николай Рыжков - Премьер. Проект 2017 – миф или реальность?

Все это возможно лишь тогда, когда демократия и прежде всего гласность превращаются в фикцию. Ведь гласность по самому смыслу своему предполагает публичное выражение различных точек зрения, вынесение на свет божий не только угодных тем или иным силам фактов, открытое и массовое их обсуждение. В нашей же стране сегодня у оппозиции нет ни одного, даже самого узенького канала регулярной и неподконтрольной информации ни на телевидении, ни на радио, а ее газеты душат экономически и административно, в критические же моменты прихлопывают вообще. Пропагандистские органы формирования общественного мнения хотели бы окончательно сделать из нас зомби: они внушают нам, что все должны думать так, как они. И многие люди начинают принимать за истину любой идиотизм.

Да, сегодня народ в основном аполитичен. Он не верит циничным журналистам и политиканам, краснобайствующим псевдоинтеллигентам, не верит дискредитировавшим себя якобы демократическим средствам массовой информации. И эта аполитичность — во многом форма инстинктивной самозащиты от их тлетворного воздействия. Массы устали не столько от политики, сколько от лжи, грязи и крови, от того, что людьми манипулируют на потребу очередным претендентам на власть.

Однако и отечественная, и зарубежная история показывает, что подобное состояние народа не может продолжаться бесконечно долго. Настанет день, когда он вернет себе свои демократические права, и тогда возрожденная и подлинная гласность навечно поставит каинову печать на тех, кто покусился на судьбу великого народа.

Провозглашенная перестройкой гласность не стала, как задумывалось, генератором энергии масс, силой очистительной и созидательной. Она была превращена главным образом в орудие разрушения. Бурный, эйфорический всплеск долгожданной возможности свободного словоизъявления не мог сопровождаться столь же быстрыми, синхронными изменениями в политике и экономике. Естественный разрыв между идеями и желаниями, с одной стороны, и реальными возможностями — с другой, был использован деструктивными силами для дискредитации целей и задач перестройки. В обществе возник синдром «исторического нетерпения», при котором все происходящее в позитивном плане казалось слишком замедленным, воспринималось как нежелание властей немедленно претворить в жизнь устремления и чаяния людей. Это усиливало социальную напряженность, чем и воспользовались антисоциалистические силы, чтобы разрушить государство и его общественный строй. Таков жестокий урок, преподанный нам историей.

Я уже писал, что в 1989 году темпы развития народного хозяйства страны стали снижаться. Позволю себе пунктирно повторить лишь общие причины этого явления. Разгорающиеся межнациональные конфликты… Нарастающая политическая нестабильность в стране… Заглушающие разум многочисленные митинги… Постоянная и все углубляющаяся конфронтация органов власти… Нарушение, а то и разрыв хозяйственных связей между республиками, регионами, предприятиями… То и дело остановки предприятий по экологическим причинам, какие-то оголтелые формы движения «зеленых», в результате чего подрубались корни развития энергетики, химии… Ослабление и даже потеря контроля над динамикой денежных доходов отдельных групп населения… Недостаточный рост производства товаров и услуг, несмотря на принимаемые меры, что вело к разбалансированию потребительского рынка…

Продемонстрирую последнее обстоятельство несколькими цифрами. Мы добились превышения темпов роста продукции группы «Б» (товаров народного потребления) над темпами роста продукции группы «А» (средств производства) и всячески старались эту тенденцию сохранить и укрепить даже в условиях спада производства в целом. Но темпы роста производства товаров народного потребления и товарооборота слишком отставали от денежных доходов населения.

Добавьте к перечисленным выше причинам начавшуюся конверсию оборонных отраслей, и вы увидите, что в этих условиях общее снижение темпов производства было неизбежным. Мы внимательно отслеживали все это, понимая, вместе с тем, что структурная перестройка всегда сопровождается такими временными издержками. Самое главное при этом — определить оптимальный путь развития экономики и придерживаться его, не дать экономике свалиться в пропасть, что, кстати, и произошло сейчас. Нас больше беспокоил разрыв между темпами доходов населения, товарной массой и, следовательно, товарооборотом. Развернувшаяся программа конверсии и намечаемый рост производства товаров народного потребления требовали и времени, и средств. Между тем новые формы хозяйствования сильно нарушали соотношение денежных доходов, роста производства и производительности труда. Не обеспеченные соответствующими объемами товаров деньги стали все сильнее и сильнее давить на рынок.

Конечно, я понимал руководителей заводов, фабрик, институтов, контор и других предприятий и организаций, обеспокоенных материальным положением своих коллективов и изо всех сил старавшихся поднять им заработную плату в обход «драконовских финансовых установок», придуманных, конечно же, Правительством Рыжкова. Именно оно, как утверждала «демократическая» пресса, виновато во всех народных бедах. Но Правительство-то всего лишь хотело простой и понятной вещи: чтобы на свое честно заработанное человек мог купить действительно необходимое и приобрести это по нормальным ценам, соответствующим реальной стоимости товара, а не завышенным искусственно.

Я не мог понять позицию тех высоких руководителей, которые популистски заявляли, что «законы Абалкина» ущемляют интересы трудящихся. Как, впрочем, не понимал и решений многочисленных комиссий и комитетов Верховного Совета, требовавших увеличения финансирования то одного, то другого из бюджета.

На Правительство шел массированный прессинг. Поэтому триаду доходы — товары — цены в 1990 году необходимо было вывести из состояния начинающейся дестабилизации и привести в более или менее устойчивое равновесие.

Мы понимали, что делать это следует незамедлительно. Об этом и пойдет речь в этой главе. Но прежде хочу сказать несколько слов еще об одной причине «дисбаланса-90».

О причине, знакомой нам до этого лишь по статьям в советской прессе о жизни за рубежом. В тот год она стала горькой реальностью и у нас в стране.

С 20-х, пожалуй, годов мы и не слыхали ни о каких забастовках в СССР, хотя они все же время от времени случались. Редко, но они бывали то на одном производстве, то на другом, иногда даже с трагическими последствиями. Закона о забастовках не было, боролись с этими нечастыми проявлениями протеста привычными в те годы методами: шли на уступки, наказывали руководителей, преследовали зачинщиков.