Валерий Флёров - «Города» и «замки» Хазарского каганата. Археологическая реальность

Стратиграфия типов керамики на рис. 4 представляет также усреднённую картину для всех раскопов на городище. Рисунки керамики, найденной непосредственно в слоях около стены, не представлены. Упоминаемые монеты Романа II (959–963) происходят с других раскопов. Неудивительно, что публикатор, говоря о хронологии стены и слоёв около неё, употребляет такие выражения, как «со значительной долей уверенности», «вполне возможно», «кажется весьма вероятным» (С. 25). В итоге исторические реконструкции, в частности связь пожара, «учинённого Святославом», с прослойкой около стены, приходится воспринимать в лучшем случае как авторскую версию. В связи с интерпретацией С. А. Плетнёвой слоя этого пожара отмечу сомнение В. В. Майко: «Нет абсолютной уверенности в том, что войска киевского князя вошли в Тмутаракань, а тем более овладели Боспором» (Майко В. В. 2000. С. 237). «Выявленный на некоторых участках слой пожарища всё-таки может датироваться широко — второй половиной X в., так как монеты Романа II (965–963)… имели широкое хождение в конце X в. и позже» (Чхаидзе В. Н. 2006. С. 142).

Авторы этой публикации делают на с. 93 странное сопоставление сырцовых кирпичей Шелковского городища с кирпичами Семикаракорской крепости и Саркела: «Средние их размеры [шелковских сырцовых кирпичей. — В.Ф.] 47: 28: 8 см, т. е. эти кирпичи по своим размерам очень близки размерам кирпичей (25–26: 25–26: 5–7 см), например, на Семикаракорском городище на Дону и в Саркеле». По-моему, о «близости» ни по размерам, ни по пропорциям, ни по объёмам речи быть не может.

На этой странице читаем: «Ширина стены в верхней части колеблется в размахе от 2 до 2,5 м. Размах ширины стен у основания колеблется от 30 до 32 м». Надо иметь в виду, что речь идёт о ширине т. н. вала, образовавшегося в результате обрушения стены. По М. Г. Магомедову, ширина вала, т. е. расплывшиеся стены Шелковского городища, в основании равна 30 м (Магомедов М. Г. 1983– С. 40). Распавшиеся стены образовывали «валы» на Маяцком, Семикаракорском и других городищах, и не только салтово-маяцких.

На чертеже на рис. и внизу изображена стрелка (Макарова Т. И. 1998. С. 360). Если она указывает на север, то указание в тексте на расположение контрфорсов к северу от стены может быть ошибочным. На видоизменённом чертеже в другом издании (Макарова Т. И. 2003. Табл. 28) стрелки вообще нет, хотя рядом с другими объектами на соседних чертежах на том же листе стрелки изображены. Признаюсь, в этой ситуации я не разобрался, поэтому пришлось ориентироваться по тексту. И ещё. На первом чертеже видны три контрфорса, на втором, видоизменённом, только два.

В лексиконе ряда пишущих о Крыме археологов всё чаще встречается словечко «салтовцы», в том числе в таком сочетании, как «болгары и салтовцы». Это равносильно тому, если создать сочетание «византийцы и греки». «Салтовцы» — определение со смутным содержанием, оно не исторично. Что касается болгар, то они, как и другие этносы Хазарского каганата, были носителями салтово-маяцкой культуры.

Названия «ёлочка» и «opus spicatum» равнозначны и обозначают один и тот же вид кладки, оба подражательны, ассоциативны: первое — расположению иголок на дереве ель, второе — зёрен в колосе. Оба термина в русской научной литературе применимы и взаимозаменяемы. Термин же «opus spicatum» предпочтительнее, т. к. соответствует общеевропейской традиции латинских наименований основных типов кладок (Сорочан С. Б., 2004).

Впервые «аул» упомянут Феофаном Исповедником под 764 г. В греческом языке, по В. Бешевлиеву, «аул» означает дом, жилище, дворец знатного лица . В словаре классического греческого языка — «дворец», «двор», от царского до скотного. По вопросу происхождения слова «аул» существуют разные точки зрения (Ст. Станилов, 1984. C. 103, 104), однако «аул» и «лагер» интересуют меня не с семантической точки зрения, а как уже устоявшийся археологический термин с определенным содержанием. Я следую за археологической классификацией Р. Рашева. Ст. Станилов полагал, возражая Ст. Михайлову, что «аул» у византийских авторов не всегда дворец с каменным укреплением. Ни в коей мере не пытаясь вмешиваться в дискуссию болгарских ученых, рискну высказать предположение, что некоторая путаница и противоречия происходят из-за того, что в разное время или у разных авторов ряд крепостей, особенно Плиска, могли называться и лагерем и аулом, ведь и те и другие — крепости, укрепления. Позволю, однако, возразить против обращения некоторых болгарских авторов, в т. ч. Ст. Станилова, к иной категории, социальной — азиатскому «аилу» и его стойбищу, которое они образовывали, и привлечению «аила» к решению проблем трактовки «аула» Первого Болгарского царства. В частности, неприемлемо, на мой взгляд, применять к Плиске определения равно и аил, и аул, как это предлагает Ст. Станилов (Там же. С. 105). В археологическом отношении от стойбища остаётся то, что в российской археологии называют «кочевьем» или «открытым поселением», т. е. неукрепленным, которым соответствуют болгарские «селища». Термин, известный также в русской археологии.

Р. Рашев, рассматривая различные типы праболгарской фортификации, дал следующее определение аула: «Характерная черта укреплений аула — сооружение крепостных стен из выделанных в форме параллелепипедов или кубов каменных блоков» (Рашев Р. 2008. С. 121). Другое дело — социально-экономический облик аула.

По сути, об этом же в связи с другой тематикой с тревогой пишет С. Б. Сорочан: «…в ряде таких работ стал обнаруживаться опасный симптом, на который стоит обратить внимание. Развившись и выйдя из-под контроля, он может в будущем увлечь исследователей на шаткий путь домыслов, превращающихся в ходячие клише, навредить уже полученным результатам, посеять путаницу и заблуждения. Самое печальное в наблюдаемой тенденции — отказ от непреложных исторических, археологических фактов и стремление бездоказательно подогнать имеющиеся материалы к собственным выводам, которые далеко не безупречны и нередко не могут быть приняты даже в виде гипотезы, входя в противоречие с иными данными» (Сорочан С. Б. 2010. С. 225).

Обращение О. Г. Большакова к теории К. Маркса в полной мере приветствую. С тем, насколько удачно в данном конкретном случае применена теория прибавочного продукта, можно спорить. Дело в другом. К. Маркс был выдающимся политэкономом, и воспринимать его следует как ученого, исследователя, но не в его искаженном в годы коммунистического режима образе. Тогда ссылки на основателей «марксизма-ленинизма» были обязательным требованием в работах ученых всех отраслей знания, но в первую очередь историков бывшего СССР (например: Пигулевская Н. В.1969). Творческий подход к трудам Маркса не допускался и расценивался как ревизия его наследия. Советский «марксизм» был профанацией научных изысканий К. Маркса. Ссылки на Маркса к месту и не к месту были не просто правилом «хорошего тона», но изъявлением верности коммунистической идеологии и опорой в борьбе с буржуазной. По этой причине ни в одной из моих публикаций тех времён не было ни одной ссылки и даже простого упоминания «классиков марксизма» и уж тем более решений съездов КПСС, в которых теория К. Маркса «развивалась».