Жан-Пьер Шаброль - Пушка Братство

ремесленных улочек, которые расположены вокруг мэрии, где ныне была резиденция Коммуны.

Квартал трясло в приступе грозной лихорадки y подножия статуи Вольтерa.

Беглецы, раненые, убитые, повозки и военное снаряжение -- все, отступая, стекалось сюда. Коммуна была теперь будто одной семьей, собравшейся по случаю какого-нибудь из ряда вон выходящего события. Расспрашивали о том, о другом, как бывает среди съехавшихся на сборище дальних родственников. И так мы узнавали все. Узнавали об отмщении и смертях, делились плохими и добрыми вестями. Собравшаяся вместе семья наконец-то обретала единую коллективную душу, кипевшую грозным рокотанием.

" Армия Коммуны была столь малочисленна, что одни я те зке люди постоянно встречались друг с другом".

Луиза Мишель

-- Их было четырнадцать. Женщины заряжали ружъя, мужчины стреляли. Я застряла y окна и не могла выбратьея ни через верх, ни через низ -- лестшщу разбило, и она висела, не доходя до полу. Вдруг слышу: "Сдавайтесь! СдавайтесьЬ -- "Ни за что! Да здравствует Коммунаl* Так их всех и убило, до последнего человека. Остались только две женщины. Версальцы поставили их к стенке. Под дулами ружей женщины плевали им в лицо, проклинали.

-- Скореe сюда! Измена!.. Бакалейщик на углу улиц Седен и Попенкур отказывается давать консервы.

-- Факел, граждане, лишь только факел -- нелобедимое оружие, это единственное орудие, которое нельзя уничтожить! Восставшие будут передавать его, как эстафету, из рук в руки на всем пути гражданских войн!

-- A ведь этот юноша, гражданин студент, прав! Это говорю вам я, ветеран 48 года, старый бланкист, и я тоже могу вам напомнить те случаи, когда пламя освещало мировую историю, вспомните хотя бы Нумидию, Карфаген, Сарагосу, Кремль!

Ноздри слушателей чуть вздрагивали, как подрагивают ноздри дьва. Воздух Парижа слегка отдавал гарью.

Говорят, что делегаты Коммуны и некоторые военные командиры под дулами своих солдат настаивали на

том, что следует спасти от огня Лувр, Национальную библиотеку, Пантеон, Собор Парижской богоматери, часовню Сент-Шапель и Национальный aрхив. Они готовы были пасть от руки своих же ради спасения нескольких книжонок и какой-то там мазни на стенах, но их солдаты, вот чудаки, не стали стрелять!

Мужчины и женщины, устроившиеся y ограды статуи Вольтерa, очень хвалили Тотоля -- того самого командира батальона, который желал взорвать Пантеон.

-- Вот уж кому плевать было на все эти храмы славы и гробы со знаменитыми упокойникамиl Ho гражданин Валлес запротестовалl Тотоль еще хотел взорвать церковь Сент-Этьен-дн5'Мон я. Библиотеку святой Женевьевы! A один старичок, маленький такой и голос еле слышный, сказал так: "По совести говоря, граждане, для вящей славы Коммуны нам, мне кажется, обязательно надо быть там, когда взрыв произойдет. Так-то оно лучше получится, если мы оттуда не уйдем и взлетим вместе с версальцами. Я, граждане, не оратор, но кое-что смекаю... Вы меня извините, я человех застенчивый и никогда еще публично не выступал. Ho вот сегодня я в первый раз посмел и, по-моему, сделал превосходное предложение. Только уж давайте поторапливаться, если мы еще долго будем так болтать, никогда мы не взорвемся...*

У подножия статуи Вольтерa смеялись с особенным удовольствием. Приятно было думать, что есть чисто революционные мотивы уважать старость.

Появились главные делегаты Коммуны -- Вайян, Авриаль, Журд, Верморель, Тейс, Валлес, Лонге* и Делеклюз. Они прошли сквозь почти враждебно молчавшую толпу, исчезли в подъезде мэрии XI округа.

Последнее заседание Коммуны сосмоялосъ в восемь часов ympa, npucyмсмвовало пямнадцамь человек, принявших не без дискуссиu решение покинумь здание Рамуши.

Старик Делеклюз, валившийся с ног от усталости, пытался еле слышным голосом втолковать присутствующим, что Коммуна родилась в Ратуше и именно в Ратуше ee избранники должны умереть.

Между тем комендант Ратуши Пенди завершал последние приготовления к поджогу. И только тогда Габриэль Ранвье последним присоединился к остальным -- убедившись, что все будет сделано как следует.

Лефрансэ и Жерарден явились к своим товарищам в мэрию XI округа между десятью и одиннадцатью часами. Оии рассказывали, еще ошеломленные всем, что пришлось увидеть:

-- Мы направились в Ратушу договориться с Комитетом общественного спасения иасчет обороны IV округа. Hac встретил отчаянный треск, звон лопающихся стекол, пламя, лизавшее фасады...

Женщины, дети взбирались на крыши посмотреть новый пожар.

Сражение шло почти рядом. Всего несколько шагов, и маркитантки и зеваки оказывались на мостовой y площади Бастилии или y Шато-д'O. Каждый затылком чувствовал жерла пушек Пэр-Лашез.

Марте, Фебу и мне было приказано срочно доставить донесение Фаллю, который по-прежнему находился в бывшей полицейской префектуре, где он командовал отрядом Мстителей Флуранса.

To была наша последняя скачка. Марта... Я чувствовал боками ee тепло, чувствовал, что она вся дрожит, услышал ee вздох:

-- Ox, Флоран, никогда уж нам с тобой не скакать по Парижу!

Версальцы продвигались по набережной Конти.

Мы вырвались с Аркольского моста как раз в ту минуту, когда огонь с новой силой охватил здание Ратуши и на площадь с ревом посыпались фонтаны искр и пылающие головешки.

Феб встал на дыбы, сбросил нас с Мартой наземь, заржал, задрав морду к небу, которое было такой же масти, как и он сам, и, даже не оглянувшись на нас, взял с места кавалерийским галопом, перемахнул через баррикаду y башни Сен-Жак, свернул на улицу Риволи, понесся прямо на версальцев и исчез навсегда.

-- К своим удрал...-- проворчала Марта.-- Не про нас такой конь. Он при нас состоял, когда мы в королях ходили, a теперь перешел к врагу, и не он один. Это лошадка для победителей. Богатенькая кляча, буржуйская...

На площадь Вольтерa выходили люди из ворот кладбища Пэр-Лашез, где только что предали земле тело Домбровского.

B двух шагах от могилъного рва батареи Пэр-Лашез отрывисто проревели свое надгробное слово.

Эта среда становилась похожа на воскресенье. Солнце расточало упоительное тепло. Женщины надевали свою лучшую одежду и шли с ребятишками к баррикадам, отнести мужьям поесть. Харчевни и кабачки были переполнены народом, но то и дело оттуда доносились возгласы:

-- Мне лично хватит! Хватит!

-- Ox, нет, не такой нынче день, чтобы напиваться!

И все-таки какое-то прекрасное веяние проносилось надо всей этой сумятицей. Никому не известный офицер, взгромоздившись на столик, ораторствовал:

-- Единственное, что требуется,-- это поставить вокруг всего округа заслон из тех, кто будет биться до конца!

Два брата, отправляющиеся на баррикады, обнимались на прощание. Один шел к Шато-д'O, другой -- на площадь Бастилии. Старики с неловкой улыбкой буркали себе под HOC: