Жан-Пьер Шаброль - Пушка Братство

-- Ничего не попишешь! Что нужно сделать, сделаем. Так-то вот оно!

Под застрехой нашего сарая поселилась парочка снегирей, свили себе гнездышко прямо в расколотой миске, стоявшей на выступе балки. Гнездо никогда не пустует, кто-нибудь из родителей непременно остается сидеть на яйцах, прикрыв их всеми своими перышками. Стоит мне пошевелиться, и дежурный тут же поворачивается ко мне в профиль и щурит на меня свои круглый глазок, просто из любопытства, из интересa, a не со страхy. Мы теперь с мсье и мадам Снегирь закадычные друзья.

Вот уже три дня, как мне еду носит папа. Если за передвижением по двору наблюдают, то гораздо естественнее ходить в конюшню или в сарай мужчине, a не женщине. Приносит он мне также и газеты, более или менее свежие. Всего три-четыре -- не более, потому что наши усердные читатели газет, даже версальских, сразу попадают на подозрение. Я жадно проглядываю все эти опусы убийц, потом стараюсь прочитать что-нибудь между строк, a главное -обнаружить любимый силуэт среди всех этих одной черной краской намалеванных портретов aрестованных женщин. Сотрудники "Пари-Журналь" так описывают "петролейщиц":

"Одни, без епутников, чще всего скромиенько, но не бедно одетые. Не идут даже, a скользят вдоль стен. На первый взгляд просто обыкновенные домашние хозяйки, отправляющиеся за покупками..."

Вы, гнусные писаки! Знайте же, что это как раз и были домашние хозяйки, которые, нескрываясь, несли кувшины с молоком, потому что им приходилось, хочешь не хочешь, выходить из дому, чтобы накормить вопящего от голода младенца!

У меня так и захолонуло сердце, когда на глаза мне попало описание одной из девушек, шивших мешки и взятых в плен y Законодательного корпуса; надо сказать, что на сей раз борзописец не прибег к излюбленному приему опоганивания:

"Высокая красивая девушка по имени Марта, препоясанная красной перевязью с серебряной бахромой -- подарок одного из ee любовников..."

Не та Марта, другая. Ибо вряд ли версальский строчкогон заметил бы мою при ee маленьком росте.

Прежде чем вылететь в окошко, под которым я пишу, папа снегирь, a может, мама снегириха описывает круг над моей головой и обязательно прощебечет мне что-то трижды, негромко, но дружелюбно.

Несчастных прохожих, на которых указали люди как якобы на Курбе, Лефрансэ, Гамбона и Амуру, только что расстреляли, тут же, на тротуаре перед Гербовым управлением. Версальская солдатня изощрялась в гнусных выдумках; например, складывали трупы друг на друга, чтобы по ним можно было ходить, как no ступенькам лестницы; кидали с размаху штык в глаз уже убитого федерата; победитель в этой игре в "ножички" забирал ставки, внесенные прочими участниками; стрелок-моряк, распоров живот молодой женщины, разматывал ей кишки...

Такие рассказы с быстротой молнии перелетали от группы к группе людей, теснившихся среди артиллерийских обозов на площади Вольтерa.

К вечеру в среду мы пришли к убеждению, что это уже предел ужаса, что самое худшее уже позади.

B ушах y меня гудит, отголоски резни сливаются с вечным рефреном неистощимых иллюзий. .

и грозны наши женщины. На улице По-деФер поймвjш они артиллериста, который хотел было улизнутьr и посгавиля его к орудию: "Вот оно, ваше место. Ежели вы желаете, чтобы мы сохранили вам жизнь, выполняйте свой долг!"

-- A на баррикаде y фонтана, как раз против Политехнического училища, всех перебшш, кроме одной старухи, местнqй жительницы. Она стреляла, заряжала, снова стреляла... Версальцы несколько раз по ней били. Она была убита на месте, как стояла, эта старуха.

На углу улицы Фоли-Реньо мы вдруг услышали знакомый голос -- это в кабачке "Мирный Парень* Предок рассказывал участнику событий 48 года о Бланки, о Флурансе.

Старик очистил нам место за своим столиком, заказал две 6ольшие миски мяса с овощами.

-- Огорчает меня наш дражайший Делеклюз,-- ораторствовал дядя Бенуа,-иросто диву даешься, как это он еще на ногах держится. Не умирающий даже, развалина какая-то. Поглядите на него, послушайте -- это уже не революционный боец, a "великий прадед* Революцииl A знаете, что он только что набормотал! -- Тут наш старик заговорил умирающим голосом: -- "Я предлагаю, чтобы члены Коммуны, препоясанные своими шарфами, устроили на бульваре Вольтерa смотр всем батальонам, какие только удастся собрать. A оттуда мы выступим во главе наших бойцов и отвоюем..." Отвоюем!.. Все никак не может отделаться от ветхозаветных представлений о массовой вылазке. Ho где же массы, где они сейчас, ради всего святого, граждане, скажите, где же они? Ax, этот чертов Делеклюз, милый ты мой, старый борец Революции! Существуют великие люди, которые мечтают, чтобы им еще при жизни статуи воздвигали, ну a наш трогательнейший якобинец еще дальше пошел, он при жизни стал собственной мумиейl И никому к своим пеленам притронуться не дает, собственноручно их на себя накручивает, совсем как рабочий свои фланелевый пояс. Вот вам, rраждане, добрый почин, пускай каждый положит булыжник в Делеклюзову пирамиду!

Мстители Флуранса заглянули в кабачок наскоро перекусить перед отправлением к Шато-д'O.

Нищебрат подошел к Предку, встал перед ним, опустил голову.

-- Простите меня, дедушка.

-- За что простить-то, внучек?

-- A за то, что я вам не доверял, a верил Феликсу Пиа. Не на того старика поставил. Ho и вы меня пойшите, вы были везде -- и нигде, вы всех знали -- a сами вроде никто. A теперь, когда смерть приходит, вы здесь, с нами, так что простите niеня, дедушка!

-- Возраст y меня такой...

-- Это не довод, совсем даже наоборот.

-- И жить я устал.

-- Вот это действительно довод, дед!

-- Выпьем, гражданин!

-- Редко когда я отказывался выпить с другом,-- отозвался Нищебрат.-Ho сейчас y нас патронов в обрез, незачем, чтобы в глазах двоилось.

Бютт-o-Кай был, в сущности, запоздалым Аустерлицем в этом гигантском Ватерлоо. B XIII округе Врублевский не только оборонялся, он сделал больше -- нападал. Минувшей ночыо версальцы прощупывали его позиции. A чуть забрезжило, бросились в атаку. Ho федераты, которыми командовал польский генерал, не стали ждать неприятеля, a пошли ему навстречу. Четыре раза они отбрасывали версальцев. A те до того перепугались, что перестали слушать команду офицеров.

-- Если бы y Коммуны были одни только Врублевские! "O Польша",-мечтательно вздыхал кабачок. "Полыиа!" Ни капли горечи не слышалось в этом шепоте, напро

тив, каждому было приятно произносить это слово, прос

то смутная тоска, и только...

Марта потянула меня за собой на вершины Пэр-Лашез.

Артиллерийская батарея была размещена на самом возвышенном пункте кладбища, в северной его части, возле могилы герцога де Морни, a склеп, воздвигнутый на этой могиле, превратили в aрсенал. Позади батареи вздымалась знаменитая пирамида -- усыпальница семейства Божур, a в конце аллеи спали в своих могилах вечным сном Шарль Нодье, Казимир Делавинь, Эмиль Сувестр и прочие великие мира сего. Штаб расположился в часовне, по бокам его стояли еще две пушки.