Жан-Пьер Шаброль - Пушка Братство

-- Здесь, по-моему, тебе удобнее будет заниматься своей писаниной,-каждый раз Марта чуть-чуть запинается на этом слове.

Воистину тронный зал!

Мы сговорились насчет условного стука. Она вручила мне ключ, сделанный Пружинным Чубом, подручным слесаря.

Остаюсь один среди всей этой тшпины, среди этой роскоши, и горло мне сжимает страх богача, которому не удалось вовремя бежать из Парижа.

Марта все умеет устроить.

Мы перевезли вещи к Cepрону -- она устроила; сено для Бижу -- опять она; место под навесом кузницы для нашей пустой повозки -- опять-таки она...

Bo всем .тупике только Марта, не считая, конечно, Пробочки -белобрысенькой негритянки, -- умеет понимать глухонемого, и он ee понимает; словом, они так спелись, что, когда кто-нибудь обращается к кузнецу со сложным вопросом, непременно кличут Марту.

Иногда я ловлю на себе ee взгляд, не простой взгляд. Вот, например, сейчас я было подумал, что она хочет объясниться мне в любви -- как бы не так, держи карман шире:

-- Флоран, обязательно научи меня читать.

Ho прозвучали слова эти как любовное признание.

Суббота, 3 сентября. Утро.

Слухи о разгроме армии и капитуляции растревожили весь Бельвиль. Сейчас здесь не разговаривают, a рычат. Люди перекликаются через форточки с посетителями "Пляши Нога". Тупик почти не спит. Крошка Мелани, моя двоюродная сестричка, заливается в мансарде, где поселились Tpусеттка и наш Предок, но старика таким пустяком не разбудишь, и, когда малышка замолкает перед новой порцией рева, я слышу, как он с присвистом храпит. По ту сторону лестничной площадки Чеснокова успокаивает своего новорожденного сынка, напввая ему грустную песенку, очевидно украинскую колыбельную. A тут еще петух Фалля закукарекал раныне времени.

Лошади, запряженные в экипажи всех видов и стилей, взбираются, подстегиваемые кнутом, на крутые улицы предместья, a потом спускаются к заставе. Среди них катят под общий смех похоронные дроги, все в гофрированных лентах и со всеми прочими полагающимися по случаю финтифлюшками, только сейчас они завалены мебелью и статуэтками из чьего-то будуарa. Богачей оказалось так много, что им все годится в качество средств передвижения, даже катафалки, лишь бы куда подальше. И они так торопятсяудрать, что неохотно уступают дорогу даже воинским частявi.

Одиннадцать часов вечерa.

Над туirаком pеет знамя. Красное. Его вручили Непорочному Зачатью -Святой шлюхе, как выражается Шиньон, живущий этажом ниже. Древко примотали веревкой к вскинутой руке, благословляющей нищий люд тупика. Огненный цвет Революции полощется среди листвы второго каштана.

Вообще в Бельвиле много знамен, и красных и трехцветных. Национальные гвардейцы уже не расстаются со своей полуформой, a главное -- со своим оружием.

Весь народ высыпал на улицу. С трудом пробираешься вперед, скользя между группками людей. To там, то здесь запевают сатирические куплеты в адрес Наполеона III, a в припеве упоминаются разные галантные похождения императрицы.

Взобравшись на повозку или цепляясь за столб газового фонаря на перекрестке, разглагольствуют ораторы. К тупику обращается с крыши своей типографии Гифес. Он только что вернулся с Больших бульваров, где национальные гвардейцы Парижа избивали кастетами граждан, кричавших о крахe Империи.

Вести о разгроме под Седаном подтверждаются, две или даже три французские армии окружены, и им осталось одно -- безоговорочная канитуляция. Император не то взят в плен, не то погиб.

-- Ho в Тюильри,-- восклицает типографщик,-- больше боятся Революции, нежели поражения, больше боятся парижан, нежели пруссаковl

B качестве доказательства он приводит тот факт, что в Бовэ отправили aрестантский вагон с заключенными из тюрьмы Сент-Пелажи, в подавляющем большинстве политическими.

-- ...Граждане, это же наши братья, лучпме из лучшихl И отправляют их так спешно из страхa, что завтра сам Париж разобьет их оковы!

И тупик рычит в ответ.

Гифес терпелив от природы, объясняет он все ясно и понятно: Империя готова пожертвовать Францией, лишь бы спасти династию. 17 августа император решил по совету Трошю и Мак-Магона вернуться в Париж вместе с новой Шалонской армией*, встать y стеи столицы и таким образом охватить с флангов части, которые под

лежат смене. Ho императрица, оставшаяся на время отсутствия Наполеона регентшей, была убеждена, что возвращение проигравшего войну императорa развяжет Революцию. Мак-Магон повиновался. Надеясь спасти монархию, он губит Францию, a также в первую очередь Шалонскую армию, которую он в xaoce бессмысленных маршей и контрмаршей без толку двинул против двухсот тысяч немецких солдат, прочно удерживавших позиции. A тем временем императрица Евгения переправляет свое имущество за границу. Все видели, как к заставе тянутся фургоны с ee гербами.

-- ...Парижу и Франции не на кого больше рассчитывать, кроме нас! Будьте готовы! Завтра забьют барабаны, загудит набат. Выходите все на зов Бельвиля! Да здравствует Республикаl Да здравствует Социальная!

Тупик бурно подхватывает, повторяет эти здравицы. Кажется, 6удто и сон y всех пропал; люди не хотят расходиться, расставаться.

B "Пляши Нога" медник Матирас во все горло затягивает старую, еще 48-го года, песню:

Haроды нам родные братья, Тираны злобные враги...

Понедельник, 5 сентября. Четыре часа утра.

У нас Республика!

И мы тоже слили свои клич с бурей, опрокинувшей Империю.

За моей спиной на роскошном ложе бастиона Валькло спит тихо, как мышка, Марта; голая ee нога свешивается над улочкой. Левая ступня обмотана мокрой тряпкой.

Занимается заря, заря первого дня нашей Республики. Слать мне не хочется, но ноги ноют, закутался потеплее.

Вчерa утром над Бельвилем стоял перезвон колоколов, возможно, и не в нашу честь, вчерa ведь было воскресенье,-- ну и пусть! Бронза пела на колокольне Иоанна Крестителя, она воспевала мятеж. Били барабаны от Менильмонтана до Ла-Виллета, от Бютт-Шомона до предместья Тампль. Под звуки оркестра проходили батальоны Национальной гвардии.

Веселое солнце вставало над Бельвилем. Тупик окрасился всеми цветами фруктидорa. Медник Бастико вышел

на улицу в форме национального гвардейца. Остановившись в воротах, он поднял ружьишко старого образца и воскликнул, обращаясь к невидимым собеседникам: "Вперед, други!" И те ответили из многих окон. Пливар стоял еще в одной рубашке, но успел натянуть на голову кепи. Марта нарядилась -напялила юбку, в которой поместились бы две такие, как она, и приметала на живую нитку подол, подшив его чуть ли не на полфута. Ee шейный платок был таких ярких и кричащих цветов, что, взглянув на него, я невольно поднял глаза к нашему увенчанному красным знаменем Непорочному Зачатью. Знамя был о на месте.