Жан-Пьер Шаброль - Пушка Братство

-- Тем более что на ваших руках старик, кажется, он приходится вам дядей, он, должно быть, совсем растерялся в этом Париже...

Тут я не сумел удержаться от смеха и успокоил Жюреля насчет Предка. Он y нас калач тертый, справится с чем угодно, но никому не позволит совать HOC в свои дела.

Господин Жюрель увязался за мной, и мы миновали пустыри и садочки, которые тянутся от конюшен Рампоно к лесопильне Cepрона на улице Туртиль. Он с каким-то непонятным пылом разъяснял мне, как обстоят дела, словно старался убедить меня в чем-то, a в чем -- пока что не открывал: в настоящее время главный и единственный наш враг -- пруссаки. Надо собрать все силы, чтобы изгнать врага со священной французской земли, обратить против захватчика любое оружие, не пренебрегая пистолетом.

Сжав мою руку выше локтя и приблизив свое лицо к моему, господин Жюрель продолжал проповедовать полушепотом. Остолбенев, я не сопротивлялся, a он тряс меня, чтобы я слушал внимательно.

-- Новое правительство не лишено недостатков? Несовершенен строй? Возможно. Разберемся после. Займемся всем этим, когда Франция победит. Наш добрый народ уже понял это. Он думает, как Гамбетта.

Прощаясь со мной, он добавил в заключение:

-- Вчерa на Вульварах кучка заговорщиков начала было вопить: "Долой Империю!", но в ответ им честные люди воскликнули: "Долой Пруссию!"

Господин Жюрель умеет войти в интересы своих ближних, он, по-моему, все способен понять. Ему ясно, что труженики земли далеко не все темные люди, между тем

вот здесь, в Дозорном тупике, "крестьянин" -- бранное слово. И все-таки эта встреча оставила y меня неприятное впечатление.

To-тоl

День быстро клонится к закату. B типографии зажгли лампы, но не слышно грохота машины, хотя несколько рабочих уже явились; Гифес и Алексис устроили небольшое собрание вместе со своими друзьями из Интернационала.

Заглядываю в дыру, которую так ловко провертела в стене Марта: зал "Пляши Нога" уже полон; накурено, хотьтопорвешай. Однако в густых клубах табачного дыма различаю столик, на нем бутылку дешевенького вина и три силуэта: своего двоюродного братца Жюля, его дружка Пассаласа и между ними Митральезу, вертлявую, визгливую и расхристанную!

Нынче вечером я сижу и все думаю, думаю...

Начнем сначала... Было это в ночь с воскресенья на понедельник -- всего только позавчерa, подумать только, позавчерa! Мы возвращались от заставы Трон к нам в Бельвиль. Торопыга, Адель, Пружинный Чуб и все прочие, включая Шарле-горбуна, шли впереди, они собирались вернуться в тупик, a мы с Мартой остались побродить по бульвару Менильмонтан. Только мы пересекли улицу Рокетт, как вдруг в сотне шагов от нас распахнулась дверь какого-то кабачка, оттуда вывалилась пьянчужка, ну просто пугало какое-то, и окликнула Марту:

-- Эй, вшивуха! Двадцати монет y тебя часом не завалялось? A то как бы твоя бедняжка старуха от жажды не окачурилась!

Моя черномазенькая с силой оттолкнула попрошайку и ускорила шаг. Тут я вблизи разглядел эту толстую старуху, привалившуюся к стене, ee опухшую физиономию, всю в густой сетке синих прожилок, крупный угреватый HOC, редкие волосы, висевшие слипшимися от грязи желтыми прядями, маленькие, налитые кровью глазки, причем от правого осталась только щелочка, так как синяк захватил даже скулу; но, проходя мимо, я поймал взгляд, в котором светилось мучительное недоумение, жалкий пронзительно человеческий взгляд.

Я догнал Марту:

-- Ты ee знаешь?

-- Это моя мать.

Вторник, 30 августа.

Раненый из 106-го батальона привез нам письмо от папы. Вернее, записку, помеченную 27-м, то есть от третьего дня. До сих пор ни 106-й, ни прочие части 7-го армейского корпуса не слышали ни единого выстрела. Отец мой чувствует себя прекрасно и то же сообщает о своем брате Фердинане. Поскольку письмо переслано через верные руки, минуя цензуру и контроль, отец ничего не смягчает: нашему высшему командованию, которое состоит сплошь из честолюбивых кретинов, прославившихся лишь тем, что они расстреливали из ружей и пушек толпы кабилов *, вооруженных одними копьями, приходится иметь дело с прусскими генералами, усердно изучавшими тактику современной войны. Наши красавчики, расшитые золотом, не располагают даже картами Франции, наша фанфаронящая армия получила только карты Германии.

A крестьяне, простые солдаты, не могут не заметить, что неделя форсированных маршей триясды возвращает один и тот же батальон к одной и той же роще или захудалому полю. Нерешительность, паника... Отец приводит тому ошеломляющие примеры: приказы, контрприказы, ружья без патронов, ядра без пушек. Начиная с 21 августа полки бродят между Парижем и Монмеди, целая неделя изнурительных маршей и контрмаршей под дождем, в грязи, с двумя cyхарями на день; армия четыре раза меняла направление, отступала, устремлялась вперед от Ретеля к Мезьеру, затем от Ретеля к Монмеди, где и было написано письмо, прерванное в ту минуту, когда был получен приказ снова идти... на Ретель.

Мама прекрасно ладит с Фаледони, позументщицей. Разнообразие чинов и рангов требует такого же разнообразия галунов, бранденбуров, темляков. Оружейные и позументные мануфактуры процветают. Наша соседка, заваленная заказами, привлекла к делу маму. Мама счастлива: ей кажется, что и она приносит пользу, да и несколько лишних cy никогда не помешают.

Предок просыпается веселый, как зяблик. Каждое утро он провожает тетку до ворот, где ee ждут госпожа Чеснокова и барышня Каменская. Иногда он заводит с дамами беседу, и так незаметно наши бельвильки доходят до улицы Амло, где работают на патронном заводе ЭКевело. Потом дядюшка Бенуа бродит по Латинскому кварталу, свернет на Бютт-o-Кай или еще куда и возвращается только к ужину. Если он запоздает хоть на три минуты, тетка себе места не находит.

Моего кузена и Пассаласа не взяли в Национальную гвардию по причине их юного возраста. Сообщая об этом, они не шогли удержаться от смеха. Они надеются, что будет создан батальон для таких же сосунков, как они; многие юнцы мечтают о том же. Идея носится в воздухе, волнуя Бельвиль. У нас уже есть несколько национальных гвардейцев не на казарменном положении: Гифес, Кош, Феррье, Бастико, Матирас, Нищебрат, Пливар; все они носят неполную форму: кепи, куртка, пояс, портупея, панталоны, гетры, причем y наших добровольцев все эти части туалета редко бывают в комплекте. Зато вот Бальфис, мясник, и Пунь, владелец "Пляши Нога", отправились вчерa на собрание в полной форме, и притом из прекрасного сукна, возможно даже сшитой по мерке.

Наши дела налаживаются. Я взялся по утрам подметать в конюшнях, за что конюхи с улицы Рампоно подбрасывают мне фураж и овес. Бижу и не мечтал о таком корме. К счастью, работы ему хватает, не то он разжирел бы, a это в его годы вредно. По поручению столяра, кузнеца и типографа делаем с ним несколько ездок в неделю, будет чем заправить вечерний суп. Добавлю еще, что наконец нам удалось разгрузить нашу повозку: стенные часы, комод и прочее добро хранятся в углу просторного склада лесопильни Cepрона.