Жан-Пьер Шаброль - Пушка Братство

Тупик и Бельвиль вообще не перестают меня удивлять, равно как и Марта, a это немало. Так, я готов был поклясться, что из них не вытянуть ни грошика, скореe предпочтут с жизнью расстаться. И все же это удается нищим оборванцам, на которых натыкаешься всюду, по всему пути от нашей арки до виллы, от Бютт-Шомона до Пэр-Лашез.

Пруссаки расстреляли первых вольных стрелков, захваченных в плен; прусский король назначил в Эльзас и Лотарингию своих префектов. За одно только утро Париж приобрел миллионы людей, которых Пруссия не сумела раздобыть ни y себя в стране, ни в Англии! "Крейццайтунг", одна из самых влиятельных в Берлине газет, справедливо опасается народной войны во Франции. "Кельнская газета* грозит нам нашествием двух миллионов человек, "Аугсбургская газета* восклицает: "Да процветает германская нация, ида сгинет романская!" Сообщения эти, перепечатываемые парижскими газетамп, дополняют рассказы раненных под Виссамбуром, Фрешвиллером, Форбахом, уцелевших под Резонвилем и Гравелотом и переживших все ужасы бойни, и только подливают масла в огонь: надо-де сжигать живьем пруссаков, распинать на дверях амбаров этих зловредных скотов.

Гифес, пожалуй, единственный, кто не собирается подбрасывать в огонь свою охапку хвороста, да еще плясать вокруг костра. '

Как-то вечером в кабачке, коrда самые громогласные ненавистники пруссаков окончательно распоясались, типографщик слокойно заявил:

-- Двенадцатого июля этого года, за неделю до объявления войны, парижская Федерация Интернационала уже пошшала грозящую нам опасность. Тогда мы с друзьями выпустили воззвание *, гласившее: "Немецкие братьяl Bo имя мира не слушайте продажные или раболепные голоса, цель коих -- обмануть вас насчет подлинного умонастроения Франции... Наши и ваши дивизии только утвердили бы полную победу деспотизма, как на этом, так и на том берегу Рейна... Рабочие всех стран, к чему бы ни привели наши совместные усилия, мы, члены Международного товарищества рабочих, не признающие более границ, шлем вам как залог нерушимой солидарности привет и наилучшие пожелания от рабочих Франции".

Я буквально задрожал от страхa за тщедушного типографщика. Патриотический вой в "Пляши Нога" сменило тяжкое, как свйнцовая туча, молчание. Я наблюдал за Пливаром и двумя медниками: вступив в Национальную

гвардию, эта троица еще сильнее распалилась в своей ненависти.

Гигант Бастико поднялся, уперся кулаками в стол:

-- A сейчас, Гифес, ты бы и сейчас тоже такое воззвание подписал?

-- Подписал бы не колеблясь.

Должно быть, их удержала только необычайная отвага этого бледного, узкогрудого человека, которого они могли пальцем пришибить. Бастико молча опустился на скамью. И вечернее оживление, обычно царившее в "Пляши Нога", само собой сникло. Говорили вяло, все больше о погоде, о том, что становится холоднее, о том, что зима уже близка...

Три или четыре дня назад министр внутренних дел официально заявил:

"...Армия Прусского кронпринца, которая, казалось, отступала, возобновила свои марш на Париж. Ho Париж находится в состоянии обороны, и правительство рассчитывает на патриотизм его жителей".

A через несколько часов новая депеша из генерального штаба в Понт-a-Муссоне сообщила народу, что прусские дивизии движутся форсированным маршем на столицу.

Люди буквально окаменели: осада Парижаl Да нет... неужто все это истинная правда? A вы уверены, что мы просто-напросто не разыгрываем французскую комедию для всего света да и для самих себя разыгрываем?

Одни хлопают себя по лбу, другие щиплют себя -- проснись, мол,-- третьи совсем раскисли. Газеты Второй империи полны революционных, уже забытых призывов: "K оружию, граждане... Великолепная голытьба... Двадцатилетние генералы, вышедшие из разночинцев..." И все мурлыкают: "Республика зовет!" Пока вспоминают только музыку. Ho и слова не так-то уж далеко, на кончике языка.

Академические перья вовсю льстят Парижу, как старой любовнице, обреченной врачами на смерть: "...Осада Парижа, этой Мекки новых верований, этих Афин современной мысли..."

A когда экстаз утихает, они вдруг трезвеют: "Об этом ведьстолькотвердили. Было прекрасно известно, что в Па

риже назначена встреча трех прусских армий. Ho надо сознаться, что каждому эта угроза казалась фантастикой, химерой, ничего общего не имеющей с реальностью*.

Когда слухи о предполагаемой осаде подтвердились, весь jрельвиль вздохнул чуть ли не с облегчением. И напротив, опровержение слухов, разоблачение jатоiл всесветной к0медии сбросило бы наших бедняков-c соломенных тюфяков, скатилась бы вся нищая братиГя со своих холмов, узнай они, что, оказывается, отдалй последний rрош, плоть свою и душу ни за что, ну, скажем, просто расплатилиеь за дипломатический шантаж. Ведь им-то неведомо, что живут они в Мекке современных религий, в Афинах философии завтрашнего дня! Они не знают даже того Парижа, который осматривают иностранцы -- ни Елисейских Полей, ни Тюильри,-- так-таки и не знают ослепительного rрада, столицы, чарующей весь мир. A знают они только вертепы, да выщербленные мостовые, да мрачные каморки, город-стервь, где мрут они от непосильной работы и нищеты, мрут деды, мрут отцы, мрут сыновья. Вот он, их Париж. Ради его прекрасных глаз они отдают все, они, которые ничем не владеют.

Для богатеев Париж -- это лишь ласкающая взор декорация...

A y наших он, Париж, в печенках сидит.

x x x

При малейших признаках тревоги население нашего тупика скрытно удваивается. Через две-три минуты ничего уже нельзя разобрать.

По приказу генерала Трошю идут aресты "лишних ртов". И на эту операцию губернатор Парижа вышел не с голыми руками! Полицейские без передышки проводят массовые облавы. С тех пор как пошли разговоры об этих самых "лишних ртах", они, то есть эти самые "лишние рты", кривятся в скептической ухмылке. Выражение это применяется в самом широком смысле слова: любой не имеющий профессии, средств к существованию объявляется "лишним ртом", но забирают также и тех, кто сквернословит, скверно причесан, скверно умыт, скверно одет, скверно сложен, скверно квартирует -- короче, всех бед

няков и тех, кто вовсе и не бедняки даже, и в первую очередь сквернодумов.

-- A настоящие лишние рты -- все эти господа трясогузки! -- заявляет Шиньон.

Дозорный тупик начеку. Самый быстроногий мальчишка выставлен в качество караульного на Гран-Рю -- там, где повыше и откуда все видать. При первом появлении вооруженных сил префектуры он подает сигнал: вопит во всю глотку.

-- Одного шпика, даже двух или даже полдюжины бояться нечего,-поясняет мне Марта.-- Бояться надо, когда полиция тучей идет. Потому что в Бельвиле одному ншику сразу каюк.

После лотарингской бойни прибывают все новые и новые раненые.