С. Буранок - Война на Тихом океане и общество США (1941–1945)

Та же самая ситуация прослеживается в письмах и воспоминаниях младшего командного состава и рядовых. Так, Юджин Следж признаётся: даже после Нагасаки «временами надежды на скорую капитуляцию Японии казались нереальными и смехотворными» [1761]. О похожем отношении к атомной бомбе свидетельствует дневник матроса авианосца «Эссекс» Джека Макнайта, где в записях от 6, 7, 8, 9, 10 августа ничего не говорится ни о новом оружии, ни о Хиросиме или Нагасаки [1762].

Матрос Огден Бейкон, проходивший в августе 1945 г. службу на Окинаве, вспоминает, что объявление о Хиросиме в его части было сделано таким образом, чтобы «мы не подумали – прекрасно! Теперь мы можем ехать домой» [1763]. Он же отмечает, что сослуживцы знали только о сильном взрыве, а никаких других подробностей им не сообщили. Практически то же самое говорит в интервью Уэсли Конрад, пилот В-29: «Через неделю после Хиросимы мы пролетали над городом. Для меня это было большим потрясением, потому что мы видели, что на большой площади нет ничего, только всё обугленное, вы знаете, все обугленное. Это было очень, очень трудно принять. Хотя к тому времени, мне кажется, мы знали, что война вот-вот закончится. Я не могу вспомнить, на какой стадии она находилась» [1764]. Как видно, в августе 1945 г. военных США интересовали главным образом вопросы, связанные с эффективностью применения атомных бомб [1765]. О понимании того, какое влияние Хиросима оказала на войну, Конрад говорит, даже годы спустя [1766], предположительно. И, что более важно, это предположение относится к 13–14 августа 1945 г. Следовательно, в период 6–9 августа он даже об этом не задумывался и не считал Хиросиму финальной и решающей точкой Тихоокеанской войны. А бомбардир 33-й эскадрильи бомбардировщиков Эви Берман в письме матери от 6 августа 1945 г. вообще не сделал никаких выводов относительно Хиросимы, зато в следующем письме от 11 августа – атомная бомба названа главной причиной «скорой японской капитуляции и мира на наших условиях» [1767].

Именно 11 августа в прессе США наиболее чётко проводилась данная мысль, и Берман лишь воспроизвёл её в письме.

Все процитированные воспоминания военных США чрезвычайно важны, из них можно сделать два вывода. Во-первых, командование частей и соединений на Тихом океане не стало доводить до сведений рядовых полный текст заявления Белого Дома (о нём не упоминают ни Бейкон, ни Следж), ограничившись кратким пересказом основных фактов. Во-вторых, офицеры армии и флота США специально давали понять рядовым, что с применением атомной бомбы война не закончится, т. е. 6 августа большинство американских военных даже не рассматривали Хиросиму как возможную причину будущей капитуляции Японии. Очень похожие чувства описывают военнослужащие в своих письмах и дневниках [1768]. Например, Альфред де Гарсия [1769]в письме жене сообщает только, что испытал большую радость, получив информацию об атомной бомбе, и сразу переходит к другим темам [1770]. Сержант Уэсли Слэймейкер в письмах к родным в период августа 1945 г. упоминает атомную бомбу только однажды и никаких глобальных выводов относительно её влияния на войну он не делает, как и большинство военнослужащих [1771].

Существовала и небольшая группа военных США, которые в воспоминаниях указывают совершенно иную собственную реакцию на Хиросиму. Так, матрос Говард Кэннинг в интервью (1995 г.) рассказывал: «Я одобрил сброс бомбы, я чувствовал, что это сделает войну короче. Я надеялся – бомбы приведут к быстрому окончанию войны» [1772]. Время записи интервью и, главное, характер высказываний Кэннигна (они идентичны пропагандистским материалам периода 10–15 августа 1945 г.) позволяют предположить, что он описал не первую реакцию на новость о бомбе, а образ, сложившийся под влиянием СМИ в последующие дни.

Это добавляет новые материалы в продолжающуюся дискуссию о том, что в большей степени повлияло на решение Японии капитулировать: атомные бомбы или вступление в войну СССР.

Отечественные исследователи О.А. Ржешевский [1773], В.П. Зимонин [1774], А.А. Кошкин [1775]доказывают, что решающее воздействие имела Маньчжурская операция, а не Хиросима, тогда как М. Хоган [1776], А. Роттер [1777], К. Штейн [1778], Р. Батоу [1779], Асада Садо [1780], Томита Такэси [1781]полагают обратное.

Изучение оценок американских военных показывает, что сразу после Хиросимы очень немногие из них считали вопрос о скорой капитуляции решённым. Из этих данных можно сделать вывод: большинством военных США уничтожение Хиросимы не воспринималось ни как конец войны, ни как даже один из важнейших шагов на этом пути; в качестве такого ожидалось либо вступление в войну СССР, либо десантная операция на основные японские острова [1782].

Реакция и оценки военными атаки Нагасаки в целом развивались по похожей схеме. Как указано в отчёте «Эффект атомных бомбардировок…», «Нагасаки, через 3 дня был едва ли более подготовлен, хотя намеки на катастрофу Хиросимы появились в прессе 8 августа» [1783]. Хорошо видно, что первая строчка о Нагасаки из важнейшего итогового отчёта перекладывает всю ответственность за жертвы 9 августа на японские власти. Причём первая атомная бомба служит дополнительным доказательством вины правительства Японии во второй бомбардировке. В одном предложении авторы отчёта сконцентрировали сразу четыре обвинения: Япония не сдалась после Хиросимы, поэтому потребовался удар по Нагасаки; власти не подготовили город, хотя уже знали об атомной угрозе; опыт катастрофы 6 августа японцами не был учтён; японская элита пыталась скрыть данную трагедию.

Такая постановка проблемы в обобщающем отчёте позволяет не приводить аргументы в пользу необходимости удара 9 августа, характеризуя всё как следствие японской непреклонности в вопросе о капитуляции. В этом же первом предложении показываются и причины высоких потерь.

Последующие строки отчёта направлены на доказательство первоначально выдвинутых тезисов: «Когда два В-29 были замечены, сигнал тревоги в городе дали не сразу… Таким образом, только около 400 человек находились в городских убежищах, которые могли вместить примерно 30 процентов населения» [1784]. Подобное настойчивое внимание комиссии к поиску доказательств «японской вины» за жертвы, скорее всего, продиктовано информационной ситуацией, сложившейся вокруг атомных бомбардировок в американской прессе в августе 1945 г., когда в период 7–9 августа были опубликованы наиболее критические оценки атомного оружия как «варварского» и «нецивилизованного» [1785]. Эти же доказательства приводятся и в отчёте специальной инженерной исследовательской группы Манхеттеновского проекта: «Утром 9-го августа 1945 года, около 7:50, по японскому времени, прозвучала воздушная тревога в Нагасаки, но сигнал "все чисто”, был дан в 8:30, когда только два В-29 были замечены в 10:53 японской ПВО. Видимо, предполагалось, что самолеты были только на разведку, и больше не был дан сигнал тревоги» [1786].