Лев Исаков - Русская война: дилемма Кутузова-Сталина

…Фронт Багратиона сбит и остатки его армии, яростно огрызаясь, отходят на Северо-Восток к Семёновской (Коновницын), а то и, перемахнув через Семёновский овраг, бегут на Восток (тыловые части корпуса Бороздина); противник получил выгодную артиллерийскую позицию для огневого поражения левого фланга русских на большую глубину; в то же время скрытые возможности позиции – а он их знает досконально, не как артиллерийский «ломовик» Бонапарт, как инженер и сын инженера, памятуя каждый взгорбок, низину, узость, поворот крутизны – те невидимые «плюсики», что цепляются, трутся, путаются и слагаясь, непрерывно разрушают наступающие боевые порядки, они уже начинают сминать французский строй: неприятельская конница крутится вдоль оврага в поисках доступных спусков и подъёмов; пехота застряла у кромки обрыва, артиллерия только-только оглашает себя издалёка – толи у французов что-то не получается с организацией ударного кулака, толи нет полной решимости… Пока это не противник!

…Все полевые корпуса Великой Армии видны на линии огня, втянулись в бой, осталась незадействованной только Гвардия (18 тыс. от 133) – сама обстановка диктует меры, близкие его предшествующей практике: быстро развернуть подвижную кавалерийскую группу для операций по Левобережью Колочи, благо обсервационные корпуса Уварова и Платова уже там с 10 часов (и этого в канун полдня 26/7/1812 ещё никто не знает, а два столетия после никак не понимают – РЕЙД УВАРОВА-ПЛАТОВА начавшийся в 10 часов НИКАК НЕ МОЖЕТ БЫТЬ СВЯЗАН с отходом 2-й армии в 12.), а драгуны Крейца и Корфа «случайно» стоят рядом с переправами… И одновременно усиливая ударный кулак у Горок-Князьково переводом к нему 2-х пехотных корпусов отдела Милорадовича, время для этого ещё есть – русским даже выгоднее не торопиться со своей атакой, выждать, пока французы удалятся от Багратионовых флешей за пределы абриса, в котором их артиллерия, пока только устанавливаемая на Высоте-200 имеет превосходство над русской, расположенной ниже по правой стороне Семёновского оврага; и кстати этим «промедлением» пособить Наполеону решиться «спустить» Гвардию на внешне разваливающийся русский Левый фланг от Семёновской до Утицы…

…А тогда – удар Гвардии Лаврова и пехоты Остермана, а с ними Гвардейской кавалерии(Какие полки: Кавалергардский, Орденский Конногвардейский.) и кирасир Депрерадовича влево по понижающемуся склону и стремительный натиск по Левобережью 4 – мя корпусами Уварова, Платова, Крейца и Корфа к Новой Смоленской дороге, поддержанный атакой корпуса Дохтурова на Богарнэ по Правобержью долиной Колочи – это уже грозно!

Кутузов же поступил странно, и гениально и посредственно, понимай как хочешь – он вообще проигнорировал угрозу наполеоновского удара от Багратионовых флешей в глубь русской позиции: когда адъютанты схвативши за узду его покойного мерина насильно свезли Главнокомандующего с опасного места, он только распорядился перевести к Семёновскому оврагу, левее остатков 2-й армии 3 полка гвардейской пехоты, которые в случае решительного удара французов в этом пункте сами по себе не могли сыграть особой роли, но означили распыление ударных частей резерва. Уваров и Платов были спущены до «диверсии» лишением дополнительного усиления более тяжёлыми компонентами. Милорадовичу велено было развернуть войска от Горок до правого фланга 2-й армии, принятой Дохтуровым. Полновесный «ответ» рассыпали ворохом «местных крючков», которые царапали, рвали, бесили неприятеля, но не убивали – и в то же время что-то скрывали и покрывали.

Посылая заведомо недостаточные силы к Семёновскому оврагу, Кутузов определённо демонстрировал неверие в решительную атаку Наполеона от Высоты-200 на Восток и Северо-Восток и это замечательная прозорливость: Барклай-де-Толли, Даву, Энгельс и другие вплоть до КОЛЛЕКТИВНЫХ АВТОРОВ европейских изданий последних десятилетий именно здесь видят утерянной ключ сражения, все, кроме Наполеона и Кутузова. – Но зачем их было тогда вообще посылать? Не сыскалось 3-х других пехотных полков среди 24-х прочих в 2-х корпусах Правого фланга, стоявших в 2–3 линии в избыточной тактической плотности, заткнуть временно образовавшуюся дыру?

…Или означал противнику, что ВЕРИТ в такое развитие, и не имея резервов, рвёт уже и Гвардию? Заслонял блеском её мундиров готовые пролиться серые потоки армейских корпусов Правого фланга? Или ещё что-то, для чего надо было показать крайнюю резервную «оголённость»…

Придвигая два корпуса к Центру, Кутузов определённо обнаруживал предвидения главного развития событий в районе Курганной батареи, но вместо разрушения французского удара – а он очевиден, по охватывающей дуге от Бородино до Семёновской, при решающей роли крыльев – просто срезает этот выступ линией войск, разворачиваемых от Горок до Семёновской, не «парируя», а «заслоняясь» от этой угрозы; и отчасти сбрасывая со счёту и саму батарею, всё более опасно изолируемую… При этом как-то преждевременно раскрывается – стоило ли препятствовать наполеоновскому «захождению гвардией», уже начавшей выдвигаться (Молодая гвардия) к Курганной батарее, рейдом Уварова-Платова? Ведь батарея всё равно падёт, а далее не менее чем часовой перерыв, пока французы переведут свои батареи к Горецкому оврагу. В условиях, когда в исполинской схватке с Багратионом – и низкий поклон ему и 2-й армии за это – Бонапарт задействовал весь наличный состав своей армии кроме Гвардии, а у Кутузова остались сверх Гвардейского корпуса ещё 2 пехотных и 4 кавалерийских в Отделе Милорадовича, лучше и весомее для сражения было вообще их придержать даже ценой существенных позиционных потерь, пока Наполеон не пожертвует Гвардией, а тогда делай, что хочешь, и тот же рейд Уварова-Платова становится едва ли не катастрофическим… Вопреки этому Кутузов всё время переводит сражение из разряда беспощадно-решительных в тягуче-неопределённые; иногда преждевременными действиями уведомляя неприятеля, что того ожидает в случае переступления черты, проведённой русским Главнокомандующим. Две армии рвутся вцепиться друг в друга мёртвой хваткой – вместо этого разворачивается чисто русская игра в «поддавки», никому кроме басков в Европе неизвестная; и всё глубже затягивающая в себя и Наполеона.

…О чём он думал тогда на круче Горецкого холма, какое решение итожил, в последний раз в своей жизни снизойдя до тактики, колонн, корпусов, отныне и до смерти предоставляя её другим лицам; на какой уровень восходил? Ведь всё, что он прикажет по минованию этого получаса будет внешне выглядеть как метания перепуганной бабки на кухне, обнаружившей, что горит – эти «пожарные» мероприятия не соответствовали той каталептической закаменелости, в которую он погрузился, что так поразила его адъютантов, и о которой с почтительным удивлением будет вспоминать под закат своих дней один из них, Михайловский-Данилевский… В самой устойчивой «половинчатости» его решений присутствовала какая-то неуклонно разрастающаяся проводимая система, успокаивающая Близких и Армию сознанием «старшой-от знает что делает» даже в отсутствие понимания её смысла…