Рудольф Баландин - Тайны Всемирного потопа и апокалипсиса

Возможно, специалисты психологии и физиологи мозга имеют на этот счет иное мнение. Как непрофессионал в данных областях я могу ошибаться. Но проблема настолько сложна и слабо изучена, что предложенное объяснение по меньшей мере допустимо и правдоподобно.

А теперь вспомним, как комментировали Апокалипсис некоторые незаурядные мыслители. Остановимся на мнении трех: английского физика, математика и теолога Исаака Ньютона, французского историка, писателя и теолога-рационалиста Эрнеста Ренана, русского философа и богослова-мистика Сергия Булгакова.

Прежде всего учтем, что великий ученый и в своих богословских работах оставался рационалистом. В частности, как полагают некоторые исследователи его творчества, он был арианцем, то есть не признавал божественную природу Христа, считая его необыкновенным, но все-таки человеком.

Ньютон, по-видимому, не верил в сверхъестественное, оставаясь натуралистом. В одной из заметок он написал: «Чудеса называются так не потому, что они творятся Богом, но потому, что они случаются редко, и потому удивительны. Если бы они происходили постоянно по определенным законам природы вещей, то они перестали бы казаться удивительными и чудесными и могли бы рассматриваться в философии как часть явлений природы (несмотря на то, что они суть следствие законов природы, наложенных на природу силою Бога) хотя бы причина их и оставалась нам) неизвестной».

Как видно из этой цитаты, так же как из фрагментов его знаменитейших «Математических начал натуральной философии», ученый верил в Бога, понимая его на свой лад (как большинство неглупых людей).

Верил ли Ньютон в возможность откровения, позволяющего предвидеть будущее? Для библейских пророков — да, но не для себя. Свои достижения он не приписывал каким-то сверхобычным качествам ума, которые некоторым людям кажутся гениальностью, определяемой некой особенной комбинацией генов. На этот счет у Ньютона, по праву причисленного к величайшим гениям человечества, было собственное мнение:

«Когда я писал свой труд о системе мира, я направлял свое внимание на такие принципы, которые могут вызвать у мыслящего человека веру в Божественное существо, и ничто не доставляет мне такой радости, как видеть себя полезным в этом отношении. Если я, однако, оказал человечеству, таким образом, некоторую услугу, то обязан этим не чему иному, как трудолюбию и терпению мысли».

Как видим, он не ссылался ни на какие озарения. Правда, в эпитафии на памятнике ему в Вестминстерском аббатстве сказано, что Ньютон «почти божественным разумом первый доказал с факелом математики движение планет, пути комет и приливы океанов». Но сам великий ученый считал свой разум вполне человеческим, а не «почти божественным» не из скромности, а по здравому размышлению, самоанализу.

Почему же Ньютон не удовлетворился научными изысканиями, изучая природу, а занялся еще и богословием? Ответ на этот вопрос можно найти в некоторых отступлениях от научного метода, которые он позволял себе в классических «Началах…». В заключительной главе там сказано:

«Изящнейшее соединение Солнца, планет и комет не могло произойти иначе, как по намерению и власти могущественного и премудрого Существа». И еще: «От слепой необходимости природы, которая повсюду и всегда одна и та же, не может происходить изменение вещей. Всякое разнообразие вещей, сотворенных по месту и времени, может происходить лишь по мысли и воле Существа, необходимо существующего».

И хотя на страницах этой монографии начертано его знаменитое «гипотез я не измышляю», он принял как истину гипотезу Бога, ибо иначе не мог найти объяснение изумительной гармонии мироздания. Законы природы были для него проявлением Разума Вселенной. В таком случае можно предположить, что некоторые из людей способны интуитивно воспринимать божественные законы природы, которым, безусловно, подчиняется человеческое общество как единое целое. Значит, имеется возможность предвидеть дальнейший ход исторических событий.

Судьба одного человека зависит от множества случайных факторов, учесть которые совершенно невозможно. Для отдельных государств и всего человечества ситуация иная. Они находятся и развиваются (или деградируют) в природной среде, которая получила название биосферы, области жизни. Случайные непредсказуемые события и в этом случае играют некоторую роль, но незначительную, второстепенную. Вступают в силу статистические закономерности.

Обратимся к аналогии. В движущемся вниз по склону массиве песка невозможно вычислить траекторию отдельных конкретных песчинок. А продвижение всей массы определяется достаточно точно. То же происходит с молекулами воды в речном потоке. Каждая из них испытывает множество ударов от окружающих атомов и молекул и движется относительно хаотично. Тем не менее продвижение всего потока несложно прогнозировать с немалой точностью и достоверностью.

Возможно, примерно так рассуждал Ньютон, приступая к анализу Откровения Иоанна Богослова.

Историю с истязаниями Иоанна Богослова в котле с кипящим Маслом, откуда он вышел невредимым, Ньютон справедливо считает легендой. Определяя время написания Апокалипсиса, ученый исходит из предположения, что был один автор у этого сочинения и Евангелия апостола Иоанна. В таком случае Откровение должно быть древнее, ибо в нем больше гебраизмов (древнееврейских выражений), чем в Евангелии от Иоанна. «Отсюда можно заключить, — пишет Ньютон, — что Апокалипсис был написан, когда Иоанн только что прибыл из Иудеи, где он привык к сирийским оборотам речи; и что он написал свое Евангелие лишь после того, как по долгом обращении между малоазийскими греками освободился в значительной степени от гебраизмов… Подлинный Апокалипсис был написан настолько давно, что уже в Апостольские времена оказалось возможным составление множества подложных Откровений в подражание истинному, приписываемых умершим ранее Иоанна апостолам Петру, Павлу, Фоме и др.».

Примерно через два с половиной столетия после этого вывода Ньютона немецкий ученый В. Фукс с сотрудниками предпринял попытку с помощью компьютера определить вероятность одного автора упомянутых выше книг Нового Завета. Формальный текстологический анализ показал: «здесь длины слов, расчлененность, и вложенность предложений согласуются, но не согласуются длины предложений». По ряду стилистических особенностей различия оказались существенными. В итоге, пишет В. Фукс, «наши данные следовало бы толковать как указание на различие авторов. Однако… наши количественные результаты еще не дают окончательного ответа на вопрос об авторстве».