Рудольф Баландин - Тайны Всемирного потопа и апокалипсиса

Обратим внимание на последнюю фразу. Она звучит поистине пророчески для нашего технического века, когда человек окончательно противопоставил себя природе, превратился в ее ненасытного и жестокого эксплуататора, превращая, в пределах своих возможностей, гармонию мироздания в новую землю, изуродованную и отравленную техникой, и в новое небо, где также господствует техника, порой уничтожающая людей. Впрочем, об этом — чуть позже.

Историк называет Апокалипсис поэмой. И в этом есть немалая доля истины. Действительно, действие в этом произведении развертывается прихотливо, подчиняясь не столько логике, сколько эмоциям и художественным образам, возникающим в сознании автора. Бедствия обрушиваются на людей, и вот, казалось бы, должна завершиться история человечества. Но возникают новые образы, происходят новые события и вновь грядет катастрофа, а за ней другие…

Дракон-сатана показан воплощением Римской империи. Согласно толкованию Ренана, «красный цвет — императорский пурпур; семь увенчанных голов — семь цезарей, царствовавших до того момента, когда пишет автор: Юлий Цезарь, Август, Тиберий, Калигула, Клавдий, Нерон, Гальба; десять рогов — десять проконсулов, управляющих провинциями». (Некоторые комментаторы начинают список цезарей с Августа.)

Откуда появилось число зверя из бездны — 666? По мнению Ренана, оно стало следствием увлечения иудеев магией чисел. Каждой из букв придавалось цифровое значение. В таком переводе на язык математической мистики буквы слов «Нерон цезарь» в сумме давали данное число.

Второй адский зверь появляется из земли. Его суть разгадать сложней. Судя по тому, что Иоанн Богослов называет его соблазнителем и кудесником, речь может идти о каком-нибудь лжепророке. Правда, их было немало, что характерно для смутного времени в любой стране и в разные эпохи. В частности, тогда немалой популярностью пользовался некто Симон Волхв. Хотя не исключено, что подразумевался Лже-Нерон.

Как сказано в Апокалипсисе, бесовские духи, творящие чудеса, идут к земным владыкам и собирают их для победы над светлыми силами и воцарения зверя из бездны. Это можно трактовать как обращение Лже-Нерона к восточным, прежде всего парфянским царям для совместного завоевания мирового господства. Поле, на котором должно произойти сражение с участием «царей всей земли обитаемой», называется Армагеддон.

Принято считать, что в переводе это слово означает «гора у города Мегиддо(н)». Она находится на севере Палестины. Здесь происходили некоторые сражения, упомянутые в Ветхом Завете. Здесь суждено потерпеть поражение полчищам антихриста. В некоторых случаях Армагеддоном называют саму решающую битву.

Тысячелетнее царствование Христа (Миллениум), пока скован зверь из бездны, не имеет в виду торжества христианства по всей земле или исчезновения всех «нехристей». Этот небольшой земной рай предназначен для избранных святых и мучеников. И только после Страшного суда над душами живущих и умерших завершается великая трагедия земного существования человечества, где праведники редкость, а злодеи и грешники в преизбытке.

В первые годы после появления Апокалипсиса христианам казалось, что пророчества Иоанна Богослова сбываются: Римская империя переживала полосу кризисов, междоусобиц. Во время одной из них сгорел Капитолий.

«Разочарование началось, — писал Ренан, — только после взятия Иерусалима, разрушения храма, окончательного утверждения династии Флавиев. Но религиозная вера никогда не отказывается от своих надежд; притом произведение было темное, допускавшее во многих местах различные толкования… В различные главы пытались вложить смысл, чуждый намерениям автора.

Автор возвестил, что Римская империя не восстановится и Иерусалимский храм не будет разрушен. Надо было найти лазейки для этих двух пунктов. Что касается возвращения Нерона, то от него не так скоро отказались; еще при Траяне простонародье упорствовало в своей вере в его возвращение…

После примирения империи с церковью в IV столетии судьба Апокалипсиса подвергалась большой опасности. Греческие и латинские ученые, не отделявшие будущности христианства от судеб империи, не могли считать боговдохновенной мятежную книгу, суть которой заключалась в ненависти к Риму и предсказании его гибели. Почти вся просвещенная часть духовенства Восточной Церкви, получившая эллинское образование, полная отвращения к милленаристским и иудо-христианским произведениям, объявила Апокалипсис апокрифом. Но книга заняла такое место в греческом и латинском Новом Завете, что изгнать ее было невозможно…»

Католический богослов Иоаким Флорский, по словам Ренана, «первым смело перенес Апокалипсис в область безграничной фантазии и пытался найти в странных образах произведения, относящегося к определенному случаю, которое само ограничивает свой кругозор тремя с половиной годами, тайну всей будущности человечества».

В данном случае Эрнест Ренан рассуждал более как ученый, чем теолог. Ведь в религии священные книги воспринимаются большинством верующих безоговорочно и без сколько-нибудь серьезного интереса к их происхождению. Предполагается, что они провозглашают вечные истины всегда и во всем, вне конкретных стран и эпох. Мистически настроенный человек вообще склонен усматривать в явлениях и событиях материального мира сокровенный смысл, а уж в Библии — тем более.

Историк обратил внимание на характерную особенность видений автора Апокалипсиса: пышную красочность и «особого рода материализм». Идеальный Град небесный показан украшенным золотом и жемчугом, драгоценными камнями: странное сочетание обители праведников и символов богатства сугубо земного. В этом нетрудно усмотреть желание поразить воображение непритязательного читателя или слушателя.

«Более досадная черта — мрачная ненависть к языческому миру, общая нашему автору и всем составителям апокалипсисов… — пишет Ренан. — Его грубость, его страстные и несправедливые суждения о римском обществе шокируют нас… Бедный праведник всегда склонен считать неизвестный ему мир более злым, чем он есть на самом деле. Преступления богатых и придворных представляются ему в крайне преувеличенном виде. Тот род добродетельного бешенства против цивилизации, который некоторые варварские племена вроде вандалов должны были почувствовать четыре столетия спустя, был в высшей степени свойственен евреям пророческой и апокалиптической школы. У них чувствуются… глубокое отвращение к большим городам, являющимся в их глазах очагами разврата, жгучая зависть к могущественным государствам, основанным на военном начале, которого они не могли или не хотели усвоить.