Стивен Коэн - Долгое возвращение. Жертвы ГУЛАГа после Сталина

Но миллионы выживших всё-таки вернулись домой — или попытались это сделать. Это были люди, некогда столь же разные, сколь разнообразен был сам Советский Союз, представлявшие все социальные слои, профессии и национальности страны Советов. Десятилетиями сталинский террор черпал свои жертвы во всех слоях и группах общества, сверху донизу. В Гулаге же, как писал Александр Твардовский, чьи родители-крестьяне были сосланы как кулаки:

Теперь они пошли каждый своей дорогой.

Множество обобщений было сделано о постгулаговской жизни тех, кто уцелел, но большинство из них (если не все) являются безосновательными. Одни «возвращенцы» были настолько сломлены физически, что скончались вскоре после освобождения — «глотнув свободы», как говорили о них. Другие, напротив, сумели дожить до преклонных лет — как Ольга Шатуновская и Алексей Снегов, одни из главных моих источников, или Антонов-Овсеенко, который и в свои 88 (когда я пишу эти строки) живёт в Москве активной жизнью, или философ Григорий Померанц, отметивший 90-летний юбилей. Одного года не дожил до 90-летия и самый прославленный из бывших зеков, Александр Солженицын, скончавшийся в 2008 году {43} 43 По поводу смерти «от свободы» см. Applebaum. Gulag. P. 512. В качестве примеров первых см. случаи Юлиана Хренова (Литературная газета. 2007. 4–10 июля), Бориса Збарского (Правда. 1989. 5 апреля) и Даниила Андреева (Гражданин России. 1993. №4). . [11] По поводу долгожителей см. истории Олега Волкова (Собеседник. 1990. № 2) и Анны Носовой (Огонёк. 1989. № 12). Некоторые, напр., Ольга Тарасова и Николай Глазов, сумели перешагнуть 100-летний рубеж. См. Неделя. 1990. № 33 и ЭКО. 1991. № 4. С. 197. Все мои знакомые прожили больше 70 лет. Брат Бухарина Владимир умер в возрасте 88 лет. Для одних лагерь оказался настолько травмирующим опытом, что они до конца жизни продолжали бояться, скрывали своё прошлое и отказывались обсуждать его даже с членами семьи, избегали встреч с другими выжившими и вообще всячески пытались «сбросить тюремную кожу». Другие же, так называемые «профессиональные зеки», несли своё гулаговское прошлое как знак доблести, поддерживая крепкие дружеские связи с солагерниками, и во всеуслышание говорили и писали о нём, потому что не могли не говорить и не писать. (Один из таких правдолюбцев, коммунист Снегов, в ответ на вопрос партийного чиновника, в каком он лагере, советском или антисоветском, гордо ответил: «Я с Колымы», а один поэт даже взял творческий псевдоним «Владимир Зека».) Для них, как для Солженицына, «вопрос, скрывать своё прошлое или гордиться им, не стоял никогда» {44} 44 Олег Хлебников о Шаламове // Новая газета.2007. 18–20 июня. См. также Gerstein. Moscow Memoirs. P. 423; Baitalsky Mikhail. Notebooks for the Grandchildren. — Atlantic Highlands, NJ, 1995. P. 420; Разгон Лев. Непридуманное. — M., 1989; выступление Снегова на закрытом совещании партийных историков в 1965 г.; некролог Валентина Зека (Соколова) // Русская мысль. 1984. 20 декабря и Сараскина. Александр Солжениицын. С. 456. Примерами крепкой дружбы могут служить мои московские знакомые. См. также Жигулин. Черные камни. С. 265–271. О тех, кто жил в страхе, см. упомянутые книги Адлер и Файджеса, а про «тюремную кожу» — Bardack and Gleeson. After the Gulag. P. 26. . Те, кто вышел на свободу достаточно молодыми, чтобы вернуться к профессии или освоить новую, обычно выбирали средний путь, откровенничая и делясь переживаниями только с родными, друзьями и проверенными товарищами по работе {45} 45 См. самые разные примеры в кн. Академик А. Баев. Гл. 1 и Туманова. Шаг вправо… С. 213–226. .

Огромное большинство бывших зеков, вернувшись, вновь растворились в безымянности советского общества, но очень многие сумели достичь высокого положения и сделать выдающуюся карьеру. Среди этих последних были как ряд деятелей, освобождённых в годы Великой Отечественной войны: популярный в народе маршал Константин Рокоссовский, генерал Александр Горбатов, некоторые другие военачальники; отец советского ракетостроения Сергей Королёв; последний глава советского Союза писателей Владимир Карпов, — так и обретшие свободу после смерти Сталина Баев, Рознер, Андрей Старостин, актёры Георгий Жжёнов и Пётр Вельяминов, оставивший карьеру в кино и ставший популярным телеведущим Каплер, многие другие деятели культуры. (Основательница всемирно известного московского детского музыкального театра Наталья Сац освободилась в 1942 году.) Были и необычные случаи, примером коих может служить замечательный Юрий Айхенвальд, чьи главные произведения смогли увидеть свет только на Западе, но при этом он добился официального успеха как либреттист и переводчик ряда популярных театральных постановок, включая «Человека из Ламанчи» {46} 46 См. соответственно: Каргамов В. Рокоссовский. — М., 1972. С. 147–148; Лакшин Владимир. Открытая дверь // Огонёк. 1988. № 20. С. 22–24; Королева Н. Отец. Т. 2. — М., 2002; Литературная газета. 2007. 1–7 августа; выше, прим. 12 и 37; Жженов Георгий. Прожитое. — М., 2005; Вельяминов Пётр // Советская Россия. 1989. 4 июня; Сац Наталья. Жизнь — явление полосатое. — М., 1991. С. 286–392. По поводу Айхенвальда см. его некролог // Искусство кино. 1993. № 9. С. 127–128. . Жизни очень многих бывших жертв Гулага, прожитые хотя и не на виду, тоже имели свой относительный «хэппи-энд», но больше, наверное, было тех, кому не повезло. Кое-кто окончил свои дни в условиях, далёких от благополучия — в безнадёжной нищете, без дома, без семьи. Даже великий писатель Варлам Шаламов умер в 1982 году в полном одиночестве {47} 47 По поводу «хэппи-эндов», помимо уже перечисленных примеров, см. Зараев Михаил // Огонёк. 1991. № 15. С. 15 (где и появился термин); Мильчаков. Молодость светлая…; Миндлин. Анфас и профиль; Туманова. Шаг вправо…; Шифрин Ефим // Аргументы и факты. 1991.№ 1. По поводу противоположных примеров см. Cohen, ed. An End. P. 101–102 и более широко — Adler. Gulag Survivor; Figes. The Whisperers. По поводу Шаламова см. Захарова Елена // Новая газета. 2007. 8–11 ноября. .

Какие-либо политические обобщения в отношении «возвращенцев» из Гулага также невозможны. Многие жертвы винили в своих бедах всю советскую систему; некоторые из них, как, например, Анатолий Левитин-Краснов и отец Дмитрий Дудко, стали известными религиозными фигурами и диссидентами. Другие обвиняли одного Сталина и всеми силами добивались восстановления в партии, так как считали, что «судебная реабилитация… без партийной ещё не реабилитация». Многие из них до конца своей жизни оставались «верующими коммунистами», но были и те, кто, как мой друг Евгений Александрович Гнедин, по возвращении восстановились в партии, а позже вышли из неё в знак протеста. Была также очень немногочисленная группа «возвращенцев», которым было отказано в восстановлении, по причине их причастности к гибели других жертв {48} 48 См., напр., Савельев Алексей // Молодой коммунист. 1988. № 3. С. 57; Рыкова Наталья (чьи слова, сказанные ею от лица своей матери, приведены здесь) // Реабилитация. Т. 2. С. 351; Семенова. Юлиан Семенов. С. 32. Точки зрения на проблему см. Adler. Gulag Survivor. P. 29, 205–223. О Левитине-Краснове см. его Левитин-Краснов. Лихие годы. — Paris, 1977 и В поисках нового Града. — Тель-Авив, 1980, а о Гнедине — Орлова и Копелев. Мы жили в Москве. С. 62. В качестве примера отказа в восстановлении см. случай Валентина Астрова: Литературная газета. 1989. 29 марта; Известия. 1993. 27 февраля. .