Дмитрий Безьев - Украина и Речь Посполитая в первой половине XVII в.

Несколько модернизируя ситуацию, скажем, что и в XVII в. шла борьба за сохранение (ликвидацию) «железного занавеса», оберегающего население России от «тлетворного влияния» и конкуренции. Довод о том, что люди в России и в Речи Посполитой разной веры, верен лишь отчасти, так как значительная часть населения Речи Посполитой на той же Украине и в Белой Руси исповедовало как раз православную веру греческого закона.

Интересна в наказе посольству боярина Стрешнева и инструкция по поведению на государственном приеме в присутствии короля. Смысл ее – в том же оберегании чести московского государя и его государства. «А дворяном и посольским людем приказать накрепко чтоб они сидели за столом чинно ж и остерегательно и не и слов дурных меж собой не говорили. А серед них и мелких людей в палату с собой неимати для того чтоб от их чтоб от пьянства и безчинства не было. А велети им сидети в другой палате потому ж строго. А бражников и пьяниц и на королевский двор с собою не имати» [300]. Так что инструкции парткома советской эпохи для граждан выезжающих за рубеж имеют под собой давнюю традицию. «Бывает нечто, о чем говорят: “смотри, вот это новое”; но это было уже в веках, бывших прежде нас». (Книга Екклесиаста или Проповедника 1.10).

Но вернемся к истории собственно российско-польско-украинских отношений.

Выступление Богдана Хмельницкого в 1648 г. явилось неожиданностью не только для польских центральных властей, но и для властей московских. «Первоначально поступавшие в Москву от пограничных воевод сведения о событиях на Украине были неясными и противоречивыми. О восстании под руководством Б. Хмельницкого на Запорожье в январе 1648-го года и об изгнании оттуда польского гарнизона русское правительство долгое время вообще ничего не знало. Только 13 апреля 1648-го года севский воевода З. Леонтьев, со слов украинца Гришки Иванова, приехавшего 26-го марта из Новгород-Северска, сообщил, что еще в прошлом году “отьехал де от короля” какой-то пан Лащ, который “бывал стражник королевской” и “сложился с белгороцкими и с очаковскими татары”. У этого Лаща “запорозких казаков и всяких литовских людей воров восемь тысечь”, с которым и “стоял де он за Днепром меж Белагорода и Очакова на реке Тилеголе и сошлися с ним, Лащем, запороских казаков тысеч с пятнадцать и с теми де черкасы он, Лащ, на Днепре королевский город Кадак взял и немец высек и город выжег, а в том городе сидел полковником Желтовский с немцы”. В заключении говорилось, что “сам, он, Лащ, стал на Запорогах, а хочет де он, Лащ с теми своими ратными людими итти на Вешневецкого за то, что у него, у Лаща, Вишневецкий маетности поотнимал, а поляки де збираютца на черкас и чает де у поляков с Лащем и з запороскими черкасы болшие розни”. Русское правительство, надо полагать, довольно безучастно восприняло это сообщение, усмотрев в нем одно из обычных для Речи Посполитой актов панского своеволия», [301]– пишет В. А. Голобуцкий.

«26-го апреля было получено донесение хотмыжского воеводы С. Волховского <���…>. Воевода со слов сына боярского Федора Осетрова, вернувшегося из Миргорода, давал знать, что польские власти на Запорожье “людей без листов не пускают же для <���…> тово, что пан Хмельницкий королевские листы и булаву королевскую и знамена и пушки <���…> из городов побрал и стоит на Днепре на Плавле, а они де, паны, собрали войско на нево <���…> а гулящие <���…> литовские люди к тому пану Хмельницкому из городов бегают многие”. В заключение воевода сообщал, что по мнению “знающих” литовских людей, “быти у них, панства, с королем за казачество большого рокошу”» [302]. Здесь наше внимание привлекает последняя часть сообщения, где говорится о конфликте между королем и шляхетством, и казачество считается прокоролевской силой, а король, в свою очередь, защитником казачества перед всесильными шляхетством и магнатерией.

На первоначальную реакцию российского правительства по поводу известия о казачьем выступлении на Украине повлияло и то, что, как отмечалось в начале главы, у российского правительства были достаточно хорошо отлаженные связи с правительственными структурами Речи Посполитой как с центральными властями, так даже и с некоторыми местными. О степени взаимодействия между правительствами двух стран свидетельствует огромный массив документов Посольского приказа, хранящийся в РГАДА. Неудивительно поэтому, что самые первые известия о выступлении Б. Хмельницкого поступили от официальных источников Речи Посполитой: «18 марта 1648-го года брацлавский воевода А. Кисель уведомил путивльского воеводу Ю. Долгорукого, «што никакая часть, тисеча или мало що больш своевольников Козаков черкасцов избегли на Запороже; а старшим у них простый хлоп, нарицаеться Хмельницкий». Не сообщая ничего о восстании на Запорожье, А. Кисель вместе с тем просил, что если Хмельницкий с казаками, против которых «промышлять будем», уйдет «з Запорожа на Дон, и там бы его не приймати, не щадити» [303]. Кроме того «1 мая 1648-го года урядник м. Красного К. Мольонинский уведомил путивльского воеводу Н. Плещеева о нападении «людей крымских, с которыми сполившися Хмельницкий своевольными в тысячах казаков четырех с ордою пана комиссара (Шемберга) посадили на вершинах Саксогану в четверг прошлой <���…> и под Чигирин обецается подходить» [304]. А. Кисель 11 мая «писал Н. Плещееву, что когда мол Н. Потоцкий “послал полк один войска корунного (под командованием Ст. Потоцкого. – В. Г. ) на изменников черкаских, они сабаки татаре крымцы и нагайцы тот полк в полях на урочищу Жолтые Воды осадили. Тридцать тысячей орды на тот полк пришло <���…> второго майа, они же (поляки. – В. Г. ) во Христа господа храбро и бодро ополчившися бранятся, но по нынешнее время што ся зделало бог весть”. Подчеркивая, что речь идет несомненно о татарском набеге, – “се подлинно пишу и вам то самим явно есть што тие поганцы начали вражду и наступают”, А. Кисель требовал военной помощи со стороны России. При этом он ссылался на <���…> соглашение, заключенное в 1646-ом году в Москве, и на обещание “еще подлинно будет ход татарский в землю нашу <���…> указу его царского величества быть к Днепру в помочь нам с его царского величества ратными людьми”» [305].

Как видим, сначала властям Речи Посполитой удалось представить выступление Богдана Хмельницкого как очередной татарский набег, к которому примкнула часть изменников-казаков. Свою отрицательную роль сыграл здесь союз Богдана Хмельницкого с крымскими татарами – общими закоренелыми врагами Речи Посполитой и России. Результатом этого явились следующие действия со стороны России: «В соответствии с обязательствами, взятыми на себя по соглашению 1646-го года, русское правительство приказало 20-го мая 1648-го года хотмыжскому воеводе, а также князю Семену Волховскому “с ратными людьми, которые преж сего с ним указано, литовским людям помогать и с ними сходитись и над татары промышлять заодин. А идти до указанного места, как в договоре написано <���…>, а будучи в литовской земле дурна никакова не чинить”. Из Карпова на помощь Волховскому было отправлено, кроме того, 500 драгун. По всем порубежным городом были разосланы грамоты, в которых давалось знать, “что подлино хотят приходить на государевы украины крымские люди большим собраньем”» [306].