Джузеппе Боффа - История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг.

Двумя неделями позже были подготовлены все заключительные сообщения и документы совещания. Партии, направившие своих представителей в Польшу, приняли решение создать Информационное бюро для «обмена опытом и в случае необходимости координации своих действий на основе добровольного свободного согласования позиций», что должно было положить конец «негативным явлениям, связанным с отсутствием контактов между партиями»[55]. Что же представлял собой Коминформ? Воссоздание Интернационала? Некоторые из активных участников событий, как, например, руководители /301/ итальянских коммунистов, это отрицают; отрицал это и Сталин в своей беседе с лейбористским депутатом из Англии Зиллиакусом[56]. Действительно, имелась значительная разница между новой организацией и распущенным Коминтерном. Ее участники, а среди них были только европейские партии, представляли лишь меньшинство коммунистических партий мира; они были отобраны в соответствии с критериями, о которых можно судить в свете более широкой советской политики, но которые никогда не были названы и объяснены публично и не обсуждались в приватном порядке, так что о них можно лишь догадываться. Те партии, которые не были включены в организацию, не протестовали, но некоторые из них испытывали скрытую досаду[57]. Приглашенными оказались только две компартии, действующие за пределами Восточной Европы, — французская и итальянская, — обе они подверглись критике: это были не только наиболее влиятельные партии, но именно те, которым политика антифашистского единства принесла наибольшие успехи. Хотя Коминформ стремился представить себя организацией, существенно отличающейся от Коминтерна, но, выступая с критикой западноевропейских компартий, он действовал совершенно аналогичным образом. Однако Коминтерн в свое время был создан в качестве единой мировой революционной партии, по отношению к которой национальные организации коммунистов отдельных стран выступали как простые «секции»; таким образом, он имел для своих действий идеологическое оправдание, которого Коминформ был лишен. Новая организация поэтому с самого момента своего рождения действовала под знаком фатальной раздвоенности.

Изменение политической линии не замедлило проявиться; особенно сильно сказалось оно на положении в восточноевропейских странах. В первую очередь процесс этот затронул отношения между коммунистами и социалистами. В предшествующий период в тех и других партиях довольно широко распространились снискавшие себе многочисленных сторонников идеи о том, что их сотрудничество времен войны и первых послевоенных лет может стать первым шагом на пути к будущему объединению, а следовательно, и к преодолению со временем исторического раскола европейского рабочего движения. Единственный пример слияния в единую организацию этих партий имелся в советской оккупационной зоне Германии; оно произошло весной 1946 г. Хотя в этом деле была проявлена излишняя поспешность, которая принесла больше вреда, чем пользы, само объединение проходило на основе относительного равенства сторон и вызывало, по словам одного из участников событий, испытавшего затем чувство разочарования, «подлинный и искренний энтузиазм»[58]. Решающее значение имели воспоминания о том, какую трагическую роль сыграл раскол между коммунистами и социалистами в приходе /302/ Гитлера к власти. После же учреждения Коминформа в странах народной демократии, где обе партии продолжали существовать раздельно, события стали развиваться совершенно иным образом.

Начало положили румыны, которые в наступившем 1948 г. немедленно осуществили объединение партий самым грубым авторитарным методом. В течение нескольких последующих месяцев та же самая схема была воспроизведена во всех других странах: в Венгрии, Чехословакии, Болгарии, Польше. Подлинные предпосылки объединения двух политических движений повсюду еще не созрели.

Напротив, существовало сильное сопротивление объединению со стороны некоторых, часто многочисленных, групп социалистов, даже тех, которые были готовы к сотрудничеству с коммунистами. Их аргументы не были лишены основательности. Польский деятель социалистического движения Осубка-Моравский, который был первым председателем Временного правительства в Люблине, указывал на возможные негативные последствия поспешного решения для взаимоотношений между коммунистами и социалистами (или, как он выразился, для «единого фронта») в международном масштабе[59]. Возражения такого рода повсюду отметались с резкой категоричностью. Происходившее создание единых партий не было, таким образом, подлинным объединением; оно представляло собой скорее простое и насильственное поглощение коммунистическими партиями старых социалистических партий, по большей части сопротивлявшихся этому процессу. Как и предвидел Осубка-Моравский, эти события лишь углубили, а не уменьшили раскол в европейском рабочем движении, поскольку к прежним противоречиям были добавлены новые основания для обид и разрыва связей, что могло проявиться открыто повсюду за пределами сферы советского влияния.

Создание Коминформа наложило свой отпечаток на развитие положения в Чехословакии. Проба сил между правым и левым крылом Национального фронта произошла в Праге в конце 1947 — начале 1948 г. Представители умеренных партий легкомысленно подтолкнули события, взяв на себя инициативу и спровоцировав правительственный кризис. Они надеялись, что коммунисты будут побеждены и потеряют свое влияние. Сражение в Праге было проведено и выиграно без прямого участия Советского Союза, хотя он и следил пристально за развитием кризиса и был готов вмешаться. Сильная коммунистическая партия одержала верх над своими противниками благодаря трем факторам: способности мобилизовать и вывести на площади массы трудящихся, которые активно поддерживали радикальную программу социальных преобразований; установлению контроля над такими фундаментальными инструментами государственной власти, как полиция и армия, соблюдавшими по меньшей мере благожелательный нейтралитет; поддержке, полученной, хотя и не без сопротивления, от социалистов, которые считали необходимым уважать букву, если не дух, конституциональной законности. Ситуация становилась все более напряженной, /303/ но в последние дни февраля 1948 г. кризис был преодолен[60]. Широкое участие народа в этих событиях делает необоснованным утверждение о том, что это был переворот, а такие утверждения встречаются до сих пор. Этого не забыли даже те из участников событий, которые испытали разочарование.

«Февраль 1948 г. был нашей революцией, нашим Октябрем 1917 г., — рассказывал один из них много позднее. — Мы жили в те дни... без сна, перенося лишения, отдаваясь делу всем своим сердцем... Для нас это была революция молодых...»