Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 )

Лободы, и Прилуцкий отказал им в таком содействии, то они „там же его жестоко,

немилосердно и даже тирански поторопками и ногайками избили, измучили,

изранили®.

Один из подсудимых, шляхтич Пясецкий, объявил на суде, что „Ганский убедил

покойного Слуцкого сделаться сотником и, снарядясь, ехать в Лободино войско, с тем

чтобы взять несколько сотен из Лободина войска, наехать на дом какого-то шляхтича в

Киевской земле, и отомстить за какое-то побранъе почту своегол.

Тот же подсудимый рассказал, что „Ганский, яко атаман их, с покойным Слуцким,

сотником их постановили, дабы, в случае, когда бы кто-либо из завербованных ушел,

или уходил, такого расстрелять®, и что поэтому их „пильновали® (крепко сторожили).

.

89

Крестовые походы братьев Наливайков совершились в феврале 1596 года, а еще в

январе король универсалом своим, писанным по-русски (как и вся процедура судебной

возни Кирилла Терлецкого с Семашком, а потом их обоих с князем Острожским),

объявил „всякого сословия и достоинства рыцарским людямъ*, что королевское войско

вскоре двинется против „украинной своеволи, которая, не довольствуясь злодействами,

какие до сих под чинила на Украине, уже и далее в королевских владениях города,

местечка, шляхетские дома берет, грабит, жжет, неисчислимые кривды делаетъ", и

убеждал, чтобы все „не по обязанности своей, а из любви в отчизне и для собственной

безопасности, как можно скорее присоединялись к его войску для похода против этих

своевольных людей, яко противников права и неприятелей общего всех отечества".

Но этот спешный универсал только через месяц по подписании дошел до рук

брацлавского каштеляна, который тотчас и вписал его в луцкия гродские книги.

Козатчина, под названием украинной своеволи (swawola ukraiima), названием

конкретным, строго историческим, сделалась наконец вопросом первостепенной

важности. Домашняя орда, этот продукт польско-русского можновладства, напирала

уже на центральные области государства и, по свойству формации своей, от

предложения диких услуг правительству переходила к другой крайности, к угрозам

уничтожить короля во имя гайдамацкого царя Наливая, разорить Краков, истребить

шляхетское сословие. Побитые под Пятком и Черкасами драконы польско-русской

жизни посеяли на кресах зубы свои, и они начали уже давать смертоносные ростки.

Дело подавления темной силы, восставшей против гражданского общества с его

культурой, коронный великий гетман и канцлер возложил на своего товарища по

должности фельдмаршала и родственника по жёне, Станислава Жовковского.

Жовковский был уроженец выставленных на татарские набеги окрестностей

Львова, и, хотя, подобно Замойскому, получил образование классическое, но провел

много лет в козацкой гонитве за Татарами, и приемы скифской войны изучил

практически. Козаков знал он с детства, знал, из каких людей состоят их кадры, видел,

как трудно участвовавшую в козацком промысле шляхту разъединить со всякими

другими „вольными людьми", составлявшими козацкую массу, и долго смотрел на

козацкия похождения глазами киевского бискупа Верещинекого. Незадолго перед

боемъ

12

90

.

под Пятком, пытался он склонить князя Василия к уступкам, которые бы могли дать

козакопанекой усобице мирный исход; но тот не хотел слышать о примирении с

Косинским. Теперь он явился исполнителем королевской воли, и выполнял ее с

холодною энергией, отличавшей этого великого воина и гражданина.

Финансовая неурядица в Польше послужила уже поводом к увеличению толпы,

называвшей себя Запорожским войском. Жовковскому предстояла двойная задача:

привлечь к себе самоуправных жолнеров, неисправно получавших жонд, и подавить

подобное жолнерскому самоуправство козацкое. Он только что вернулся из Волошины,

где коронный великий гетман посадил на господарений престол дядю будущего

киевского митрополита, Петра Могилы, и возвратил польскому королю присвоенное

турецким султаном вассальство заднестровского князька. Полевой гетман коронный

стоял теперь у западной границы Волынского воеводства, в Кременце, и было у него

под командою всего 1.000 воинов. Видел он сам, как мало этого войска для подавления

украинного своевольства, и потому писал к киевскому и брацлавскому воеводам о

грозящей обществу и государству опасности, оповещал землевладельцев

перемынтльского, львовского, галицкого Подгорья, просил помочь ему в крайне

затруднительном положении. Все отвечали молчанием, как потентаты, которых сам

король, вместо призыва к долгу верноподданного и гражданина, увещевал явить

любовь к отчизне и позаботиться о собственной безопасности. „Вижу (доносил

Жовковский грустию Замойскому), что во всем этом, кроме жолнера, мало надежды, по

и тот изнуренный, оборванный, незаплаченный

„Было, однакож, это — явление повседневное (говорит откровенно изледователь

польской старины). Избалованные успехами, пренебрегали ми все и всех. Теперь

очевидная опасность будила нас от этой беспечности, и потому-то, при начале похода,

предводитель его должен билли» преодолевать тысячи препятствий, идти в огоп с

малыми силами “.

Наливайко знал, во что играет. Он держал паготове свое сбродное войско в

окрестностях Старого Константинова и Острополя, а две сотни его разместил по селам,

входившим когда-то в состав Острожчиньт, а теперь выделенных князю Кригатофу

Радикалу Перуну, как ивено“ жены его, Катерины Острожской. Царь Наливай,

очевидно, щадил князя Василия, и потому престарелый магнат спокойно проживал в

старокоистантиновском замке, как равнодушный, повидимому, зритель начавшейся

борьбы.

.

91

Лобода с запорожцами-лежал на ложах в Киевщине, и собрал под своим бунчуком

до В.000 Козаков. У него в таборе находились и женщины, которых не дозволялось

держать в Сечи, жены и дети козацкия. Титул гетмана принадлежал, однакож, в это

время Матвею Савуле, хотя гетманом величал себя тогда каждый предводитель

отдельной козацкой орды. Эгот старший между козацкими гетманами гостевал в

Мозырщине, и, вызванный оттуда, остановился с „сильною арматою**, в Пропойске.

Достойно замечания, что „пропойский подстаростичъ**, Оришевекий, бывший

королевским гетманом при Стефане Батории, теперь водил за собой отдельный

козацкий полк, и мы знаем, что он дуванил дуван с Наливайком и Лободою в Баре, а

йотом занял под свои лежи Зеньковщину. Теперь волынские козаки не имели ничего

общего с запорожцами, и Оришевский держался также особняком.