Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

просьбы и слезы приводили Хмельницкого только в ярость. Он обратился к Андрею

Потоцкому и сказал:

368

„Для того ще подержу тебе, що, коли твий брат заихав мий город Бар, дак посаджу

ёго на тьику перед мистом, а тебе тут же в мисти, та й дивитесь один па ’дного*.

„Хорошо его утешил жестокий тиран! * (пишет Мясковский). „Задрожали шкуры на

панах Конецпольском, Гродзицком, Гарпецком, Латинском и других, даже на самих нас.

Уже две почи летали голоса черни по городу: „„Повбивати сих коммиссарив, або

облупити тай одисдати на Кодакъ**! Весь город и козаки были под оружием (in armis),

а пан гетманъ—никогда в трезволгь виде (nigdy dobrze trzeџwy)*.

Когда Кисель напомнил Хмельницкому о перемирии до святок, об успокоении

Волыни и Подолии, он сказал: „Не знаю, як воно буде, коли' не вдовольняцця

двадцятьма або триццятьма тысячами лейстрового вийська та удильным, одризнйм

своим кш'изтвом. Побачимо. А з тим бувайте здорови*!

Полковники проводили коммпссаров за город: иначе ™ пх бы не выпустили без

грабежа, а, может быть, п без побоев.

Глава XX.

Возвращение панских миротворцев из Переяслава.—Встреча Русичей

гражданственных с Русичами одичалыми.—Перевес чувства народной мести над

правдою фактов.—Два противоположные способа государственного

самосохранения,Борьба государственного права с козацкой вольницей.—Козацкий

поход па панов 1649 года.

О положении панского общества в это бедственное время можно судить по тому

обстоятельству, что иссреди самих посетителей Переяслава несколько человек

перебежало к козакам. Даже некоторые шляхтянки и служебные панны из штата

супруги Киселя предпочли остаться в козацком царстве. В числе неребежчпков, были

подкуплены Хмельницким или переманены обещаниями—пожилой шляхтич, слуга

самого Киселя, какой-то Соболь, хорошо знавший положение панской республики, и

Литвин пан Ермолович, перед которым паны не скрывались в своих совещаниях,

Хмельницкого окружали и такие перебежчики, как паволочский войт, предавший

козакам своего державця. Мы видели, какую важную роль играл он в церемониале

приема царского посланника Унковского. Эти люди сильно вредили теперь бывшим

господам своим, становясь, если не юридически, то фактически на их места в

обладании краем.

Но и сами козаки были прошпигованы предательством, так что не знали, на кого из

своих сообщников можно полагаться в слове и в деле. Этим объясняется, почему вся

козацкая столица была в тревоге по случаю выезда коммиссаров с их малочисленным

почтом. Около сотни пленников, содержавшихся в Переяславе, получили возможность

переодеться в панскую ливрею и выбраться благополучно, в толпе челяди, из логова

Козацкого Батька, в том числе даже несколько офицеров князя Вишневецкого и

несколько десятков козацких драгун. Несмотря на приков к пушкам и на побои за

приближение к армате, козацкие стражи, как видим, входили в сделку со стрегомыми, и

достойные детушки обманывали достойного батюшку исправно.

т. п.

47

370

.

Во все пребывание в гостях у Хмельницкого, королевские коммиссары не видали

его трезвым. Окружавший гетмана штат был также собранием грубых пьяниц не лучше

и не хуже тех, которых русские люди видали в последствии вокруг Стеньки Разина и

Емельки Пугачова. Древний наш Переяслав, сделавшийся козацкою столицею, являл

подобие разбойницкого притона. Среди обилия дорогих одежд, вещей, напитков,

лошадей и всего того, что пришло сюда путем набега на культурников, местные

продукты были так дороги, что коммиссары за мерку овса платили 16 злотых, а за

вязанку сена по 2 талера. Шестьсот собственных лошадей Хмельницкого бродило за

городом, добывая себе траву из-под снега, и множество козацких кляч падало от голода

по улицам. Замок, бывший до бунта местом городского и земского суда для всей

Переяславщины, стоял в безобразных развалинах, так точно, как и школа высших наук,

иезуитский коллегиум с его костелом. Разбитые гроба и поруганные остатки

заслуженных в государстве людей, валяясь кругом, представляли еще более дикое

зрелище. Такая обстановка соответствовала ночным попойкам украинского Макбета с

его вещуньями-ведъмами. Она бросала мрачную тень на судьбу землевладельцев,

очутившихся чужими среди народа, который они созвали на воли да па слободы,

который они устроили хозяйственно и защитили от мусульманского пленения, которого

родную землю они сделали „Землею Христианскою® не только по знамению креста, но

и по праву меча. И папский Рим, разделивший наших Русичей на ся ради своего

господства, не давал теперь панам нити для выхода из этой гибельной борьбы с

козаками, из этого лабиринта взаимных кривд и незабываемых ругательств.

Путь королевских коымиссаров от границы удельного козацкого княжества до его

правоправящего центра был преисполнен таких лишений, что часто нельзя было

достать не только зерна для лошадей, но даже и соломы. Голодные среди плодородной

земли мужики дополняли горечь хозяйливых путников своими грубыми выходками.

Миролюбивый Кисель, при всем своем православничестве, представлялся даже

собственным подданным паном Ляхом, а это значило таким вредоноснымзверем, что

они тотчас бы его убили, когда бы не конвой. Ревнивая пропаганда против Ляхов,

гонителей „христианской веры*, распространяемая невежественными в своей нищете

попами да монахами среди невежественной черни, слилась в темных умах с понятием о

притеснителях вообще,— и „благочестивые* паны были у них одно и то же с панами

злочести-

.

371

выми. Опустошители панских имений, козаки вопияли, что „паны пустошат

Украину", и люди, доведенные руинниками1 до голода, верили, что голод стался не от

кого другого, как от тех же панов, которым теперь оставалось только идти по миру.

Украина, покинутая бегущими помещиками в виде полной чаши, привлекавшая сотни

тысяч выходцев из осад старинных баснословною роскошью крестьянского быта,

представляла бедствующим коммиссарам повторение Батыева нашествия. Об

исчезнувших панских хозяйствах говорили в ней только виднеющиеся на „кучугурахъ"

печища да обгорелые деревья, а мужицкому хозяйству не давали процветать

истребители панскаго—козаки и Татары. Зато про „козацкую славу" гремели в каждом

кабаке песни, уподоблявшие панскую колонизацию древних пустынь египетской

работе.

Каково было на душе у православной иерархии под протекцией и караулом нового

Моисея, видно из того, что киевский митрополит и архимандрит Киевопечерской