Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

т. и.

19

146

козаки не потеряли ниоднои капли крови и не потеряют, если успокоятся. Но вижу,

нто этот безразсудный человек, Хмельницкий, не преклонится перед милостью. Не раз

уже я посылал к нему, чтоб он оставил Запорожье, обещая ему помилование,

отпущение преступлений, Ничто на него не действует. Послов моих задержал. Наконец

послал я и пана Хмельницкого, ротмистра вашей королевской милости, человека

расторопного и хорошо знающего козацкие гумори, с увещанием, ручаясь моим

словом, что волос не упадет с его головы. Но не тронутый и этой благосклонностью,

отправил ко мне моих послов с требованием, чтобы коронное войско вышло из

Украины; чтобы паны полковники, со всею их ассистенцией, были из полков удалены;

чтобы правительственная ординация относительно Козаков была уничтожена*.

Далее Потоцкий доносил королю, что Хмельницкий зовет к себе на помощь Татар,

которые хоть и вернулись главною массою в свои кочевья, но все еще чего-то ждут у

Днепра. Несколько сот Крымцев переправил он даже на сю сторону, с тем чтоб они

сгоняли дольские сторожи, поставленные на разных пунктах для удержания

своевольных людей от побегов на Запорожье. Слышно было, что у Хмельницкого уже

3.000 Козаков. В этом Потоцкий видел доказательство, что он давно уже думал о том,

как начать свой бунт.

„Сохрани Богъ* (продолжал коронный гетман), „еслиб он с этим войском вступил в

Украину! тысячи обратились бы вдруг во сто тысяч, и было бы нам, что делать с этими

своевольниками. Теперь он готовит и укрепляет себе на Буцке город (horod), и решился

сильно в нем обороняться. Высоки доводы вашей королевской милости, которые

благоволите высказывать по предмету отвращения этого несчастья: чтобы дозволить

своевольникам идти на море, еслиб того пожелали. Не того ему хочется, чтоб идти на

море, а того, чтобы жить в стародавнем своевольстве и чтобы ниспровергнуть

священные постановления Речи Посполитой, стоившие стольких трудов и шляхетской

крови. Согласен я, что для общественного блага следовало бы пустить Козаков на море,

именно в интересах самой Речи Посполитой, чтоб эта милиция не залегала поля и не

забывала давнишнего способа войны, который может в последствии понадобиться. Но

в такое скользкое время нельзя этого сделать потому, что одни челны еще не готовы, а

другие хоть и готовы, но не так снаряжены, чтобы годились для морской битвы.

Поэтому неготовые приказал я кончить при себе, а на место сделай-

.

147

ных кой-как будут присланы другие. Но хоть и будут изготовлены, для этого

необходимо, чтобы козаки были успокоены и в надлежащем порядке отправлены, если

то укажет надобность Речи Посполитий и воля вашей королевской милости. Ибо,

сохрани Боже, чтобы неуспокоенные вышли они на море и, вернувшись, подняли

неугашенный бунт: тогда удержать их в указанной ординации Речи Посполитий

значило бы воевать и с козаками, и с Турками, и с Татарами. Вот почему надобно, по

моему мнению, постараться, как я и стараюсь, угасить сперва нынешние бунты. Но во

всем этом я желаю повиноваться воле и повелениям вашей королевской милости®.

Было это писано, вероятно, в то время, когда султан запретил Татарам вторгаться в

Полыпу. Паны были этим обрадованы, и фельдмаршал окончил свое покорно-

оппозиционное оправдание горькою для короля лестью:

„Рад бы я был видеть в эту зиму победы вашей королевской милости над

неприятелем Св. Креста и новые лавры, украшающие ваше славное имя; но так как

задуманные предначертания вражеские) отменены, чтб видно из прилагаемых при сем

писем господаря, то униженно прошу принять от меня венец служения отечеству®.

Таково было положение измечтанной королем Турецкой войны и действительного

бунта Хмельницкого в конце марта 1648 года, когда Потоцкий, обеспеченный

дружественным письмом Иелам-Гирея, решился послать против Хмельницкого войско

и подавить бунтовщиков, пока они не усилились приливом своевольных людей.из

Украины. Между тем Хмельницкий, в начале марта, заключил договор с Татарами,

отдал хану в залог сына своего, Тимофея, а сам вернулся на Запорожье сзывать к себе

Козаков.

Войско, находившееся в распоряжении Николая Потоцкого и его товарища по

гетманству, Мартина Калиновского, долго стояло в бездействии между Брацлавом,

Винницею и Белою Церковью, в предупреждение татарского набега. От Белой Церкви

до Канева оборонять Поросье должны были польские Торки и Берендеи, козаки, а за

Днепром Посулие защищали многолюдные дружины удельного, можно сказать, князя

Речи Посполитой, Иеремии Вишневецкого. В виду быстро закипающего бунта,

Потоцкий не дождалея королевского универсала для. наступления на Козаков, как

бывало до сих пор, и поспешил на театр своих подвигов 1637 и 1638 годов.

Теперь уж Николай Потоцкий был не тот, что в оные прославленные им годы, когда

Шляхетский Народ восторжествовал над Народом Козацким и, как панам казалось,

навеки подчинил его

148

своей законодательной власти. Болел Потоцкий панскою болезнью, подагрою, и в

Агамемноновском своем походе на Оулу. Десятилетие, проведенное среди

„хлебоядцевъ" и винопийцев гостеприимного дома Потоцких, сделало польского

защитника Поросья и Посулия неспособным сесть на коня. Он ездил по полкам в

карете и во время битвы. Но в отяжелевшем теле носил Потоцкий энергический дух

своих предков, Русичей: ибо не напрасно волочилась Польша за нашими буйтурами,

вовлекая их в свою национальность: она ловила в Малороссии таланты, которыми была

скудна, и этими талантами прославилась в католическом свете. Потоцкий веровал,

подобно православному Ляху Киселю, что „никогда хлопская рука не возможна есть

подвизатися протнво своим господиномъ".

Еслибы сенаторы и вельможные паны, исчисленные в реторическом письме Киселя

к путивльскому зоеводе; предвидели, что новый козацкий царь Наливай всего больше

рассчитывает на соединение Козаков с ордынцами,—не повернули б они своих

ополчений во-свояси до тех пор, пока не сделали бы невозможным столь давно

намеченное слияние польскорусской орды с татарскою. Но гордые победами своего

Потоцкого над козаками и своего Конецпольского над Татарами, они смотрели

спокойно на то, что одна орда раздражена неуплатою жолду, а другая—отказом в

гараче: они забыли* что оба скопища хищников задеты за живое и с других сторонъ*

Победители Косинского и ЕСЕХ козацких бунтовщиков упустили из виду, что

Кояецпольский преследовал Жмайла в непроходимые трущобы Медвежьих Лоз

единственно из-за его попытки вызвать Крымцев на опустошение колонизуемой им