Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

ясырничать на Посулии. Корибут Вишневецкий служил шляхетскому народу щитом на

весьма важной линии от-своих местечек Баровицы и Мошен на правой стороне Днепра

до московской, так называемой польской (полевой, степной) украйны—на левой,

колонизуя здесь новую Вишневетчину в подспорье к старой, которой центральным

пунктом был Вишневец на Горыни,—и это важное обстоятельство придавало Князю

Иеремии характеръ

200

ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИЯ от ииолыпн.

удельного князя больше, нежели кому-либо из польскорусскнх магнатов, так что и

сам Хмельницкий, в письмах к нему, называл его заднепровские владения государством

(paсstwo). Чем был в XV и XVI столетиях, на тогдашнем пограничье, Речи Посполитий

дом князей Острожских, тем в ХѴП-м, на пограничье новом, сделался дом Корибутов

Вишневецких. И как дом Острожских оборонял свои владения преемниками Торков и

Берендеев козаками, так точно поступал, в магнатской самозащите от Татар да соседей-

панов, и дом князей Вишневецких. Козаки были искони то друзьями и хлебоедцами, то

врагами и опустошителями этих маркграфов Речи Посполитий. Один из предков

Иеремии Вишневецкого, князь Димитрий, по прозвищу Байда, водил их за собой даже

на службу. к Сулейману Великолепному, потом к Ивану Грозному, далее осаждал

низовых Козаков, со своими козаками-городовиками, у Днепра, в устье Сулы (сколько

это известно по воспоминанию старожилов Павлюковщины), и наконец попал, с

козацкою дружиною своею, в ловушку, устроенную для него в Волощине политикою

Сулеймана. Козаки воспели его, под именем Байды, как борца за християнскую веру,

погибшего от магометан мучительною смертью на железных крючьях.

Соединяя с развитием козатчины идею веры и путаясь в ней, как мухи в паутине,

наши историки делают из казни, постигшей „козака Байдуа за измену султану, то же

самое не любо не слушай, которое они проводят в своих писаниях от Косинского до

Хмельницкого. *) Но вера и для самого Иеремии Вишневецкого не была главной

заботой жизни. Подобно своим предкам и подобно множеству разноверных магнатов

своего времени, он, как говорится поукраински, кохавсь у козаках, и его наследственная

страсть к полудиким наездникам соприкасалась так же мало с его религиозными

воззрениями, как и страсть к степным кречетам-рарогам, которых для него искали даже

за московским рубежем. Козаки были ему нужны, как хищные птицы, натравливаемые,

то его слугами-шляхтичами, то им самим, на таких же хищников. И как Острожскому

не снилось даже во сне защищать православие с помощью Наливайка, так

Вишневецкий не мог вообразить, чтобы между ним и таким бунтовщиком, как

Хмельницкий, стояла религия.

*) Если Байда был религиозен, то по духу его времени и по его связям с такими

людьми, как владелец Хотина, Лаский, он был ариатст.

201

Во времена князя Василия лугари, кочевавшие в виду Татар, селились, под его

прикрытием от закона, в переяславской пустыне. Во время князя Яремы (как называли

его, сперва любя, а потом ненавидя, козаки) отатарившиеся вновь беглецы культурного

общества ютились под его широкою полой в таких местах, которых до него никто не

имел права, силы и смелости обратить в населенные. Нарушители закона и отверженцы

прочно оседлых корпораций, защищенные от всякого преследования одним именем

Корибута Вишневецкого, нового козака Байды, были его подданными больше в смысле

военном, чем экономическом. Они были его вассалы, его дружинники, и под его

знаменем собиралось их, в виде охочих Козаков, тысяч по двадцати. Но своенравное,

хищное, разбойное Запорожье мало-по-малу возымело на них приманками и угрозами

то самое влияние, какому подчинились козаки, так или иначе зависевшие от

Острожского. Добычники по ремеслу и образу жизни, принятые новым Байдою под его

широкий щит, в видах охранения занимаемой ими земли от степной кочующей и

оседлой граничащейся дичи, захотели жить на счет панского хозяйства, и стали

смотреть на 'своего князя, как вольные „служебники*, а не как „подданные

сутужники*,—стали так смотреть, как в свое время архикозак Байда смотрел на

Сулеймана Великоленого и на Ивана Грозного. Негодуя на его экономические порядки,

они, со времени Павлюковщины, стали оборачивать свои пищали, как против него

самого, яко пана и „душмана*, так и против тех своих товарищей, которые больше

веровали в добычу плуга и мирного труда, нежели в добычу меча и хищения.

Князь Вишневецкий карал коронных и своих собственных бунтовщиков заодно с

Потоцким, которому, как и Конецпольскому, служил правой рукой. Он думал

властвовать над воинственными номадами по примеру предков своих, которые, меняя в

отношении к нимъ' гнев на милость и милость на гнев, умели делать их ручными, как

диких степных лошадей. Но взаимная вражда Козаков и панов росла в силу внутренних

недугов Речи Посполитой, которые, по замечанию краковского воеводы,

Любомирского, „чем вреднее, тем более скрыты*, *) а презираемые Вишневецким

иноки,

*) Этот мудрый сенатор писал к сеймующей шляхте в июле 1648 года: Трудно

восстановить спокойствие, „pуki niezagoj№ siк nie tylko powierzchowne, ale i

wewnкtrzne rany, ktуre, im szkodliwsze, tжm skrytsze

T. u.

26

202

с умыслом и без умысла, давали козацкой ненависти к окатоличенному потомку

знаменитого Байды санкцию веры. Указывая на отступничество князя Вишневецкого и

распространяя тревожные слухи даже насчет его дяди, киевского митрополита, они, без

всяких политических замыслов, делили резче и резче украинское население на панов и

людей посполитых, на злочестивую Ляхв^ и благочестивую Русь. К панам причисляли

они, в понятии черни, всех жолнеров, состоявших большею частью из православного

простонародья, а к Ляхамъ—всех землевладельцев и их шляхетных слуг, не взирая на

то, что многие из великих домов сохраняли еще веру русских предков своих, а

служилая шляхта, подобно самому Хмельницкому и его отцу, не находила никакой

выгоды в том, чтобы менять православного попа на католического ксендза, или на

унията.

Общая нужда в защите имуществ и семейств подавляла тогда в Малороссии все

прочие житейские интересы. Не только козаки забывали свои досады на панов и на их

служилую шляхту, но даже такие люди, которые, повидимому, не нуждались в помощи

магнатов-соседей, такие, которые граничились между собой из года в год и тягались в

трибуналах за взаимные захваты,—прекращали старые счеты и вооружались вместе

против постоянного врага колонизации—Татарина. Так в 1643 году козацкий

коммиссар, Николай Зацвилиховский, подначальный Станиславу Конецпольскому, яко