Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

они были крыльями громоносных орлов; они были пламенем, превращавшим

заселенные области в немые пепелища. Теперь этот „дух буренъ", этот „поядающий

огнь" обращен волей Всевышнего на царских супостатов и, судя по началу

Хмельнитчины, не устоит против неа ни Краков, ни Варшава. Но Москва знала по себе,

как может быть сильна земля против опустошителей. Запасы боевой силы в стране

Мечиславов, Болеславов, Казимиров, Сигизмундов и Владиславов не исчерпывались

ни выбывшими из польских ополчений козаками, ни погибшими коронными и

панскими жолнерами. Польскорусский и литворусский шляхтич оказывался весьма

часто на войне трусом, а в .мирное время разорителем беззащитной братии своей, но в

случае крайности он являлся героем. Он вел свое происхождение, если не от тех,

которые повыщербили свои мечи на Золотых Воротах в Киеве, то от тех, которые

приковали свои щиты к воротам цареградским, да от тех, которые с своими

Гедиминами и Ольгердамг прогнали Кипчакскую Орду с днестро-днепровского

Черноморья. Надобно было, кроме того, помнить еще, что сзади Црдьши стоял Рим с

послушными ему государствами. Дорожа своим передовым редутом, римский папа,

чего доброго, поднимет на его защиту все Католичество, которое целые тридцать лет

билось, в угоду Вечному Городу, с немецкими да свейсщми люторами, и кеторое как

раз теперь, после Вестфальского мира, удосужилось. Наконец, в Польше, какова она ни

есть сама по себе, могут явиться свои Дяпуновы, свои Скопины Шуйские, Минины,

Пожарские, которые остановят козацкое всегубительство, как было остановлено

Московское Разорение подвигами героев Смутного Времени, и Польша, помышляющая

теперь об отступлении за Вислу, двинется яростно к Днепру, а потом и к Москве-реке.

Такия соображения, естественно, могли занимать советников Тишайшего Государя,

и политика их не была ни ошибочна, ни через чур осторожна.

Среди всеобщего страха и уныния польско-русских панов, геройский дух

шляхетского народа проявился в боевых подвигах князя Иеремии Корибута

Вишневецкого.

Князь Иеремия объявил себя католиком незадолго до того времени, когда

двоюродный брат его матери, Петр Могила, сделался киевским митрополитом.

Известно трогательное заклинание гонима-

198

.

го Могилою Копинского, обращенное к отступнику. Ничего подобного, да и вовсе

таки ничего, не предпринял дядя малорусского магната, чтоб удержать его в

православии; а кому, казалось бы, спасать молодого человека от католичества и

ополячения, как не тому, о православно-русских деяниях которого печатают ныне

грузные томы в тысячу страниц?

Дом Вишневецких, как дом князей Острожских и самих Могил, представлял один

из тех подмытых римским прибоем устоев православия, которые паписты уничтожали

последовательно, начавши с древних домов Радивилов, Сопиг, Замойских, Потоцких,

Збаражских, Чорторыйских (по польски Czartoryzkich), Сангушек, Ходковичей, Пузин,

Тишковичей. Но, приняв господствовавшее в Польше вероисповедание, князь Иеремия

не трогал монастырей, основанных под патронатом его матери. Подобно всем

аристократам, воспитанным латинскою наукою, он презирал малорусских монахов, как

жалких сектантов. Он был уверен, что, с распространением тех знаний; которыми

снабжали наше малорусское общество наставники могилинских школ, монастыри

Исаии Копинского сами собою оценят и примут благодеяния церковного единства, с

которым, в уме римских политиков, была тесно связана мысль о единстве

общественном и национальном. Он ограничивался только тем, что, в виду обскурантов

и пьяниц, наполнявших наши монастыри, водворял в своих имениях представителей

священства и монашества католического, отличавшихся бытом просвещенным и

трезвым. С целью уничтожить полуязыческие молельни, какими ему, воспитаннику

львовских иезуитов, представлялись наши храмы, и привлечь симпатии лучших людей

к религии облагороженной, Князь Иеремия, построил доминиканский, а это значитъ—

проповеднический, монастырь в Прилуке, в нашей полтавской Прилуке, и костелы в

Лубнах, Ромне, Лохвице. Этими сооружениями, как явствует ныне, воспитатели

Байдича метили в еамый центр малорусской народности. Как тьма исчезает от света,

так, по их воззрению, должны были исчезнуть малорусские попы и монахи от влияния

образованного по европейски духовенства на общество. (Мужики в рассчет не

принимались).

Сам Вишневецкий отличался среди панов трезвою и порядочною жизнью,

необыкновенною деятельностью но всем частям КOJO*.

.

199

низационного хозяйства и тем удельно-княжеским или можновладским

патриотизмом, который был основан на возвышении собственного дома. Он смотрел на

себя, как на самодержавного монарха. В нем ожил литворусский дух предка его,

Корыбута-Дмитрия Ольгердовича, под внешним видом польского магната. На все

стороны расширил он свои владения с помощью мелкой, так называемой низшей

шляхты, этих дружинников можновладства, отдававшихся под панский щит с

беззаветною преданностию, этих протопластов козаттины, послуживших ей так или

иначе кадрами. Он, как мы видели, был „силенъ" каждому соседнему магнату и

стращал необузданностью духа самого короля Владислава. Не только у людей вялых и

бездейственных, но и у таких, как Станислав Конецпольский, краса польского племени,

слава древних Сарматов, оспаривал он поприще колонизации малорусских пустынь, на

котором не имел и не терпел соперников. К этим жестким и, пожалуй, отталкивающим

чертам характера Князя Иеремии необходимо прибавить такия, которые делают из него

симпатичного рыцаря. Не взирая на то, что великий Конецпольский тягался с ним до

самой смерти за сорок спорных осад в Украине, Вишневецкий всегда был готов

помогать ему, как и всякому другому пану, в-.борьбе с врагами колонизаторских трудов

и помог Конецпольскому одержать славную победу над Татарами под Охматовым.

Подругу своей кипучей и воинственной жизни нашел он себе в доме гуманного,

разносторонне просвещенного Фомы Замойского, известную своею красотою

Гризельду, в которую был влюблен до конца недолгого своего века, как подобает

истинному паладину без страха и упрека.

Основав с 1634 года свою резиденцию в Лубнах, Вишневецкий отнюдь не дозволял

московским пограничникам переходить за черту его владений у Недригайлова, под

Путивлем, а Крымская Орда, вторгавшаяся беспрестанно в Западную Украину, через

древнее Поросие, в имения таких козаковатых помещиков, каковы были князья

Корецкие и Рожинские,—не смела с востока перейти Ворскло и Псел, чтобы