Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

волошское Заднестрие. В Стамбул писал он между тем о своем верноподданстве и

грозил, что если не поддержат его, то он будет вынужден повиноваться королю и идти,

куда ему велят, хотя бы даже и на Турок.

Турки сами находились в затруднительном положении и не могли поддерживать

Козаков. Но Хмельницкому нужно было одно,— чтоб ему не мешали. К несчастью для

христиан, породивших такое чудовище, письма его в Стамбул, как и письма Крымского

хана, перехватил искусный в этом деле Лупул и передал их через Калиновского в

Варшаву.

Калиновский высказал Хмелю напрямик, что он поступает предательски. Он

воображал, что этим смутит и запугает Козацкого Батька. Потомок убийцы

Наливайкова отца не в состоянии был спуститься до самого дна в потемки козацкой

души. Хмельницкий не только отвергал свое предательство, как всегда и все, что ему

было нужно отвергать, но еще роптал на Калиновского, что он такими выдумками

дразнит короля, а между тем подсказал ИИсламГирею, что Лупул и Калиновский

нанесли ему смертельную обиду. По малорусской пословице: „чорт у чбрта

епошидався, один моргнув, другой догадався", татарский хан воспользовался намеком

хана козацкого: и к Лупулу, и к Калиновскому отправил он послов, требуя объяснения,

но какому праву письма его были дерехвачепы и вскрыты.

„Да будет хвала Господу Богу" (писал к Лупулу достойный побратим

Хмельницкого), „что мы, не доверяя пактам с королем, и летом, и зимою и во всякое

время держим наготове татарские Ногайские и Крымские войска, которые, прося

постоянно о войне с Польшею, вздыхают к Богу, о чем, вы лучше можете знать; а если

Поляки, разорвавши пакты, отправят против Козаков свое войско,

319

то пускай о том ведают, что нащи Татары умилосердятся над ко завами, и не

перестанут их спасать, как летом, так и зимою".

Луиул оправдывался перед ханом, что это Поляки перехватывали письма, а

Калиновский—что это не его войско сделало, а получил он известие о переписке от

короля.

После того оба хана написали другие письма в Стамбул; но Луиул подослал к

Ислам-Гирею шпионов и узнал, что вееыиоход, к которому они готовятся, направлен

против него.

Не испугался, однакож, господарь, зная, как много значит в защите от неприятеля

богатство, навербовал 12.000 войска с польскими офицерами, можно сказать,

обученными Хмельницким, призвал на помощь Калиновского, а королю написал

отчаянное письмо, заклиная его любовью к отечеству (которое для них обоих не

существовало), заклиная его счастьем Поляков (которые в глазах Л на Казимира были

хуже псов), чтоб он повелел Калиновскому защищать от Хмельницкого вход в

Волощину.

„Этот счастливый и дерзкий человекъ" (писал господарь) „домогается, чтоб я отдал

его сыну дочку, единственную отраду моей старости, и грозит мне войною, а шпионы

мои доносят, что у него войска готовы, и на челе их стоит Тимофей с Карач-беем.

Неверный сын Хмельницкого, вместе с татарским князем, получил наказ-—замучить

отца и отнять дочку, которая, говорят они, при надлежит им как невольиица, так как,

два года тому назад, разбойничьим оружием принудили меня согласиться на это

непристойное замужество".

На свое письмо Луиул получил от короля уклончивый ответ. Король уверял, что он

опасается напрасно: ибо Хмельницкий готовится не на него, а на Речь Посполитую;

уведомлял его, что получил об этом деле самые обстоятельные известия, и успокойвал

господаря, что Хмельницкий не отважился бы нападать на Волощину, землю,

принадлежащую султану, под опеку которого сам он теперь мостится.

Получив такой ответ, Луиул обратился с просьбой о помощи к польским панам и

нашел между ними людей, иначе к себе расположенных.

Гетман Калиновский, о котором говорили, что и сам он имел виды на руку

Роксаяды, велел сыпать широкие окопы в своих добрах под горой Батогом и

расположил в них обоз, под предлогом обеспечения Речи Посполитий от набегов Орды

и казацких замыслов.

350

,

Выбранное для лагеря местд было неудобное; но оно стояло на пути Хмельницкого

и заслоняло Волощину от козакотатарского вторжения. Панята обещали прислать

сильные хоругви. Во всех магнатских замках готовились к походу, который молодым

аристократам представлялся романтическим. Все дали себе слово не допустить, чтобы

прелестная княжна, миновав Потоцких, Вишневецких, Калиновских, очутилась в

объятиях дикого неотесы-козака. Это говорят польские историки, забывая, что их

Потоцкие, Вишневецкие, Калиновские не брезгали брачным союзом с женщиною,

находившеюся в унизительном положении одалиски, равно как и все нанята,

заграждавшие рыцарскою грудью дорогу дикому неотесе-козаку

Потоцкие снабдили гарнизоном и запасами Подольский Каменец и, чтоб

обезнадежить Хмельницкого, распустили слух, будто бы гоеподаровна тайно обвенчана

с Петром Потоцким, губернатором Каменца, сыном покойного гетмана. Калиновский

привел в движение все южные воеводства; агитировал против Хмельницкого между

козацкими полковниками. Говорили даже, что он старался умертвить Хмельницкого, и

с этой целые подослал в Чигорин своего козака, Бублика, но Бублик был схвачен, и

признался во всем на пытке. Этому известию верили тем больше, что знали, как

раздражены взаимно козацкий и коронный гетман. Сам де Хмель рассказывал об этом

во всеуслышание, и на вопрос: почему не навестил коронного гетмана? отвечал: „мне

безопаснее жить вдалеке: уже несколько раз были на меня засады*.

В таком положении дел миновала зама 1651 -1652 года. Калиновский проводил ее в

Брацлаве, где из любви к единственному сыну содержал многочисленный двор и

угощал весьма роскошно молодежь самых знатных панских домов. Вся она бредила

рыцарскими подвигами в отражении козакотатарской орды и привлекла под свои

хоругви цвет молодежи шляхетской, в качестве охотников.

Но наступившая весна не обнаруживала никаких признаков близкой войны. В этом

виден был мастер козацкого дела. Начали было уже сомневаться в донесениях Лупула,

а коронный гетман был совершенно уверен, что дело обойдется без войны. Он даже не

позаботился стянуть заблаговременно 4.000 жолнеров, расставленных по Заднеприю.

Вдруг является в брацлавском дворце козацкий посол, сопровождаемый внушительным

конвоем, приветствует величавого хозяина от имени гетмана Запорожского Войска и

вручает ему письмо следующего содержания:

.

351

„Не хочу скрывать перед вашей милостью, что сын мой, вихреватый Тимофеи,

собравши несколько тысяч войска, бежит в Волощину, чтобы принудить к