Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

Голод и нищета, наступившие после внезаивого обогащения, обратили многих на путь,

оставленный ради неверного козацкого промысла. Мужики предпочитали быть

хлеборобами и гречкосеями под какой бы то ни было властью, вместо того чтоб идти с

козаками под татарские нагайки да буздыганы на войну и в татарские лыка с войны.

Хмельницкого проклинали даже после первых его успехов за предательство по-

204

,

спольства Татарам. Теперь уже не стеснялись неть про него насмешливые и

грозящие песни, которых он старался не слышать, но которые, без сомнения, доходили

до нею через его бесчисленных шпионов и доносчиков. Татарская охота за козацкпми

женами и детьми вооружила против него даже тех, которые обогатились добычею, как

он сам. Дошло до того, что некоторые значные козаки, при самом начале новой воины,

предложили свои услуги панам против Козацкого Батька. Какими средствами козатчпна

выросла, такими же должна была себя и поддерживать; а поддержка бунта более

завзятым бунтом и воины более кровавой войною вола к истощению массы, из которой

козатчина начерпала новые и новые боевые силы, или же—к её восстанию против

козацких злодеяний. Хмельницкому предстояло то и другое.

Около двух недель уже юртовалось (употреблю здесь козакотатарекое слово)

панское войско в своем бездействии, давая не* приятелю время стянуть все свои силы.

Юртова лаеь бы шляхетная орда и дольше в своем лагере-ибрте, когда бы не пришла

весть, что крымский хам соединился с украинским. Получено было также известие, что

неприятель занял проходы йод Тернополем, попортил переправы и подвигается ужи к

Ви.шневцу и Кремонцу, между тем как его чати приближаются к реке Стиру. Все

сводилось к тому, что соединенные козакотатарские силы перейдут Стыр под

Бере'сточном, и вскоре явятся под Сокалем.

Застоявшиеся в лагере паны всполошились. Немедленно был послан Александр

Конецнольский с 4.000 войска занят под Берестечком переправы, а в Сокальском стану

собралась военная рада. В ней принимали участие предводители десяти корпусов, на

которые делилось войско, все министры и сенаторы, ЗШШЧИЛЯНЫ и старосты, в

качестве вождей иосполитого рушения, все высшие офицеры, инженеры и войсковые

чиновники.

Оба коронные гетмана объявили решительно, что надобно оставаться на месте,

укрепить лагерь сильнее и ждать неприятеля. Большая часть полководцев была того же

мнения. Все они не допускали возможности одолеть соединенные неприятельския'

силы, и советовали ждать, пока не прибудут воеводства Великопольское и Мазовецкое,

так как, в противном случае, неприятель может их отрезать и уничтожать.

Но главным аргументом, таившимся в душе каждого, (пишет историк Поляк) было

опасение неопытности и легкомыслия короля. бессознательный сотрудник

Хмельницкого в уничижении Польши,

.

20§

Ян Казимир, теперь, когда приближался последний момент войны, вдохновлялся

всё большею и большею „ревностью не по разуму*.

Е счастью для панов, Русин-католик Стефан Чернецкий начал уже входить в славу

знатока стратегии и тактики. В противность большинству вождей, он соглашался с

теми, которые советовали идти под Берестечко. Две недели уже твердил он королю и

сенаторам, что надобно воспользоваться отсутствием хана и ударить па Хмельницкого:

иначе—ожидание и бездействие ослабят бодрость духа в войске и усилят Козаков. На

гетманского любимца не обращали внимания; видели в нем только талантливого

теоретика и смельчака. Теперь же большая часть вождей смотрела на него, как на

вредного и опасного человека, который пользуется неопытностью короля,

предубежденного в его пользу. Его слушали нетерпеливо, его даже ненавидели, но всех

удерживало от резкости внимание, с каким генералы ГГршиемский, Мандель, Убальд

выслушивали его доводы.

Три дня боролся Чернецкий с противниками своего плана, и наконец движение под

Берестечко представилось большинству, как необходимость и как единственное

спасение войска и Речи Посполатоии. Аргументы Полякорусса Чернецкого отличались

тою простотой, с которой обыкновенно высказываются глубокия и многосложные

соображения таланта. Остаться под Сокалем значило—отдать Волынь и Полесье в

жертву неприятелю, значило—позволить ему подкрепить себя новыми массами

мужиков и соединиться правым крылом с лигвокозацким ополчением, от чего силы

противника возросли бы до полумиллиона. Под Сокалем не было удобного места для

полевой битвы. Окрестность была голодна и пустынна. Пришлось бы—или уходить,

или подвергнуться осаде, и в таком случае тысяч 15 поепрлитаков были бы—или

отрезаны, или истреблены, а король и Речь Посполитая, не имея никакой надежды на

спасение, зависели бы от благосклонности судьбы, или неприятеля. Напротив под

Берестечком было место, удобное для битвы. Оно представляло все шансы победы:

ибо, хотя бы неприятель был втрое и вчетверо многочисленнее, то не мог бы

развернуть всех своих сил. Паши для лошадей было достаточно. Река Стыр и болота

речки ИИресни защищали лагерь. В случае проигрыша, можно было спокойно

отступить, а еслибы неприятель, как были слухи, имел намерение отступать к Киеву и

протянуть войну, оттуда легко было в этом ему помешать.

Когда было наконец решено, что войско двинется к Берестечку, Чернецкий

выступил с другим, еще более смелым планом:

.

206

двинуться под Берестечко номонттом, то есть возы и челядь оставить под Сокалем.

; Чтобы понять, какое значение придавал Чернецкий своему плану, надобно знать,

что ото были за возы и вся обозная челядь вместе с её господами, но описанию самих

Поляков, Каждый даже не богатый шляхтич (убогие служили в надворных хоругвях)

брал из дому палатку, вооружение, военные снаряды и съеетыые припасы для себя, для

слуг и для лошадей в таком количестве, чтобы во время кампании не терпеть голода.

Сам он ехал на возу, „козакъ* *) его ехал на верховой лошади, а возница—на козлах.

Торных дорог, в те времена не было. Кони погрязали в топких местах, в песке или

же в размягченном дождями черноземе. Поэтому возы долженствовали быть малы и

легки на ходу. Колеса делались дома; ободья не отличались правильностью, а оси ие

всегда подмазывались. Во время похода поднималось такое скршиенье, как у Половцев,

о которых наш древний баян говорит: „Брилат телеги в иодунощи, рцы лебеди

росиущени*. На скрипучем возу утверждался высокий плетеный кош (по-татарски

кхош), и во всей постройке походной колесницы не было ни кусочка железа*

Самый убогий шляхтич, отправляясь на войну, брал с собой обыкновенно два воза,