Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

В панском стану был смертельно ранен капитан артиллерии, то-есть один из тех

бойцов, которых искусству осажденные всего больше были обязаны своею целостью;

но он, в качестве протестанта, признавал только небесного Бога, отрицая наместника

его на земле. Министр-капелян Фирлея, также протестанта, хотел напутствовать

умирающего воина в неведомую никому область, но ревнители единого пастыря душ

человеческих прогнали с побоями из замка проповедника безразличной любви к нам

небесного Отца („od naszych ksigzy wybity i wygnany z zamku," пишет „украинецъ"). В

другое время верный слуга князя Вишневецкого пал с оружием в руках, как подобало

честному воину, но он былъ' ариянин, и потому, опровергнутый ксендзами, зарыт в

самом валу, как пес.

Во время переговоров почти не было приступов. Стреляли только с шанцев и валов

как бы в знав непримиримости, а в промежутках пушечного грохота перебранивались и

обменивались насмешками.

Козаки гукали: „Чом, панбве не загадуєте своим пидданым жаднои роббты? Осьрик

минає, лито сходить, а ще чинши та десяти-

22

.

на з бидла не выбрана. Волы жалибно мукають: хочуть на ярмалок до Вроцдавя".

—

„Даємо вам пильгу в раббти" (отвечали жолнеры), „та незабаром, на

ознаку тяжко и неволи, сьи патимете Вишневёдькому греблю через Днипрй. Чинш не

заляже: выбере ёго вийсько литовське. Десятины повыбирають Татаре, и замис бйдла,

жинок та дитей ваших поженуть воли до Крыму".

—

„Та гбди вам, панове пручатись" (кричали с вала козаки): „тилько кунтуши

покаляли та сорочки подрали, по шанцах лазячи. Оцё вам наробило очкове та панщина,

та пересуди, та сухомельщина. Гарна в вас тоди була музыка, а теперь ще краще

заграли вам у дудку козаки".

Но танцовалн под козацкую дудку только те, которые возвели на польский престол

расстригу иезуита, да те, которые вместе с ним отняли у князя Вишневецкого

диктатуру. Пока длились переговоры да перебранки, паны еще однажды съузили свои

укрепления, и придвинулись непосредственно к замку. Открытую часть города,

которую речка 1'незпа отделяла от замка, укрепили валом и присоединили к замку

рвами и окопом. Насыпали также валы от Пригородка, который составлял левое крыло,

так что замок, стоя на челе лагеря, заслонял весь город: ибо Подзамче и ИИригородок

принадлежали к городу.

Между тем жолнеры захватили в плен хорунжого татарской гвардии Хмельницкого.

От него паны выпытали, что козаки боятся скорого прихода короля, о чем у них

разнесся слух, и потому употребляют крайния меры, чтобы „кончить Ляховъ"; а с

другой стороны (говорил хорунжий) пришли вести, что литовские войска идут в

Украину; что козаки в большой тревоге за своих жен и детей, а Хмельницкий убедил

хана вызвать на переговоры главных панов, с тем чтоб оставить у себя в неволе. По

словам хорунжого, сам Хмель проговорился об этом съпьяна.

Около того же времени 12 товарищей из-под разных хоругвей князя Вишневецкого,

подкравшись в неприятельским валам, увидели троих Козаков, играющих в карты,

двоих убили, а третьего, Грицька из Чигирина, принадлежавшего в полку самого

Хмельницкого, привели в Вишневецкому. Но уверению Грицька Чишринца,

Хмельницкий хлопотал вовсе не о том, чтобы взять папский лагерь: он только хотел

вынудить у панов окуп. Говорил еще Чигиринец, что козаки боятся наступления

короля, что они боятся за своих жен и детей, которых некому оборонить от Дит-

.

23

вы, так как сюда вышли все поголовно, и что мужики начали по ночам бегать из

табора. „Эга реляция" (сказано в дневнике „украин-* ца") „поддержала отчаявшийся

дух наш (u nas zdesperowane duchy posiliia), и мы, как бы воскреснув, решились

наступать сильнее на неприятеля фортелями".

30 (20) июля, на рассвете, начали паны переходить в новый лагерь, оставив на

старом валу по 15 человек из каждой хоругви. Не успели они занять и половины нового

укрепления, как хмельничане пошли на приступ. Пешие панские полки обратились на

штурмующих, и так как у них не было времени заряжать ружья, то дрались прикладами

и холодным оружием, пока, с великими потерями, отступили в новые окопы к самому

замку.

Хмельницкий занял тотчас оставленное становище, поставил на валах пушки, и под

защитой пальбы, в три часа окружил панский редут валом, наконец при танцевался к

нему на 30 тагов. Чаще и чаще делал он покушения ворваться в панский лагерь; но

всякий раз его Перебийноеы сталкивались в лагере с Князем Яремою, с этим

шляхетским характерником, с этим панским козаком-невмиракою, которого не брала

никакая пуля, который ночевал под самим валом, появлялся впереди своих бойцов при

всякой тревоге и прогонял козаков-пищальников рукопашным боем.

Вообще козацкие приступы не отличались боевой силой и смелостью, а самого

Хмеля никогда не видали в бою. И у царя Наливая, в десятитысячном его таборе,

Жовковский насчитывал только

2.000 добрых воинов. Пропорционально столько же было их и между козаками

Хмельницкого. Часто впереди наступающих Козаков гнали рогатый скот, чтоб

обессилить панскую пальбу, а во время самого приступа козаки прикрывались

мужиками, у которых на груди висели торбы с песком. Торбоносцы были народ,

попавший между молота и наковальни. Еслиб они вздумали бежать, их ожидали

козацкие списы и татарские лыки. Они лезли вперед, зажмурив глаза, как обреченные

па казнь, и часто, среди крика, который поднимали козаки и Татары, умоляли панов

пощадить их от пальбы. „Чернь молила о милосердии (plebs о milosierdzie implorabat),

поддаваясь в полное рабство", доносил в Варшаву Казановскому с похода королевский

сподвижник, и это было известие справедливое. О том, что козаки загоняли

навербованных мужиков на приступ, говорится в дневниках, как о деле повседневном.

Для того, чтобы вынудить у панов окуп, не щадили несчастных новобранцев.

24

.

Это было еще хуже со стороны Хмельницкого, чем из-за своих обид броситься с

огнем и ножем на всю шляхту. Козаки-комонники, составлявшие только малую часть

хмельничан, выручались и под Збаражем кровью пеших затяжцев, прозелитов

козатчины, как это было под Кумейками, где они натравили завзятых на По* тоцкого, и

убрались прочь за добра ума. Разница была только в том, что они подстрекали мужиков

к бою не словами, а копьями.

Напрасно хан вызывал Вишневецкого с первенствующими панами на переговоры:

осажденные видели в этом злой умысел Хмельницкого, который присоветовал хану

захватить князя Ярему в плен во время переговоров. Тогда Хмельницкий пытался

подорвать осажденных подкупом. Мысль эту подали ему перехваченные письма