Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

крыльями; но на него ударили гусары; он разлетелся в мелкие купы гарцовников,—и

возовой табор вступил в окопы при громе пушек. „Сам Господь принес к нам этого

человека" (пишет автор осадного дневника о Вишневецком): „он спасал нас й советом и

мужествомъ".

Татары, служившие в это время козацкую службу панам, сражались храбро против

своих соплеменников, помогавших козакам, так что в первом столкновении с

неприятелем под Збаражем легло их на месте более сотни. Оии выходили против

ханских гарцовников, разделившись на мелкие части, сперва втроем, потом вчетвером,

потом вдвоем, а потом уже бросались целою чатою.

Гарцовники, отступая, облетели весь лагерь издали, а между тем наступали новые и

новые массы. они сгущались па горизонте целый день и продолжали наступать по

заходе солнца. Теплая и тихая ночь глухо звучала в ушах осажденных сотнями тысяч

голосов.

Чтоб ободрить войско, князь Вишневецкий задал пир офицерам в замке. Тосты пили

под звуки труб и литавр. Пушки и мортиры гремели в ответ на голоса, долетавшие в

окопы с поля. Вишневецкий вселял во всех бодрость и веселым видом, и своею речью,

которою наставлял младших, как они должны действовать на умы прочих жолнеров...

Увы! он указывал на самое бесчестное и вредоносное для Польши дело Поляков, как па

самое достохвальное и в настоящем случае вдохновительное: он пробуждал в своих

соратниках боевой энтузиазм двухлетним сиденьем польских соотечественников своих

в сердце России, Москве, двухлетним спором за нее с Московским Царством.

Воспитанник иезуитов не нашел в польской истории лучшей страницы и теперь, стоя

мужественно против диких руипников, которые вторгнулись в недра цивилизованного

государства, восхвалял таких же руинников, терзавших соседнее государство по

указанию панских клевретов. Римскою логикой своею, ои побивал соотечественников

своих, в конечном результате больше, чем хищные варвары— огнем и железом.

14

.

Козаки и Татары расположились полукружием, символическим строем

последователей Магомета, намекавшим на священный для них полумесяц. В полдень

следующего дня, загремел наш Хмель ЗОю гарматами своими, и необозримые массы

козако-татарского войска двинулись на приступ, как бы с намерением растоптать

осажденных в один прием. Они подняли страшный крик, которым козаки и Татары

всегда сопровождали свои приступы. Но это была фальшивая атака: Хмельницкому

надобно было только взвесить силу панского отпора. Однакож тех, которые не бывали в

боях с варварами и не знали, что большая часть хмельничан была вооружена дубьем,

дикий крик необозримой толпы поразил ужасом. Участвовавшие в походе ксендзы

вышли с процессией, давали всем желающим опресночный сакрамент и, по

выражению дневника, отрезвили боязливых. Тем не менее густая пальба делала свое

дело.

„В этот день" (говорит автор дневника) „у нас в лагере было больше пуль, нежели

во Львовском повете куриных яиц. Некоторые из регииентарей, видя простреленными

свои палатки и множество падающих людей, пачали было теряться; но князь

Вишневецкий поддержал войско своим примером, гак что Хмельницкий, обещавший

хану ночевать в нашем лагере, должен был отступить со стыдомъ".

В понедельник 12 (2) июля подошли остальные козацкие полки с возовым табором

и распожились в четверти мили от панского лагеря, заняв целую милю своим

становищем.

Ночью насыпали козаки три шанца, вооруженные 40 пушками, и открыли пальбу на

рассвете. Но козацкие пушкари больше гремели, нежели вредили своему неприятелю.

Хмель не успел навербовать пушкарей, которых бы стоило, по примеру Царя Наливая,

приковывать к пушкам.

Во вторник 13 (3) июля начался общий приступ, один из самых страшных: Правое

крыло, где стоял Вишневецкий, отразило нападающих скоро. Но левое, напротив

стоянок Фирлея, колебалось между гибелью и спасением. По словам дневника,

региментари совещались уже о бегстве в замок (consilia jqz byiy uciekac do zamku), и

войско спаслось от паники только благодаря тому, что Вишневецкий, отразив у себя

нападение, подкрепил вб-время Фирлея, С величайшими усилиями удалось павам

сбить хмельничан с валов. В это время Марк Собеский выскочил за валы с отрядом

конницы и ударил на бегущих сбоку. Множество коза-

15

ков потонуло в озере; но кому посчастливилось выбраться на сушу, те снова лезли

на валы в слепой завзятости.

Наконец Хмельницкий велел трубить отступление. Панские хоругви преследовали

бегущих, взяли один из козацких шанцев и овладели несколькими прикметами, как

называли козаки свои знамена и бунчуки.

Между тем со стороны восточного озера грозила панам великая опасность. Были

там еще недоконченные окопы с весьма слабым прикрытием. Ударил на них полковник

Бурлий, обойдя незаметно во время приступа правое крыло. Венгерская пехота,

оборонявшая то' место, начала бежать, и Бурлий мог бы оттуда вторгнуться в

становище Фирлея. Но опасность была замечена вб-время. Пршиемский убил

собственноручно венгерского знаменщика, выхватил у вего знамя и повел пехоту на

Бурлия. Козаки, вторгнувшиеся в лагерь, были истреблены, и Бурлий отступил. Он

отступил в порядке, но ему было теперь трудно обойти целое крыло панского лагеря,

чтобы соединиться с козацкими полками. Хмельницкий послал ему на выручку

Морозенка с козацкою конницей; но едва они сошлись, как заступила им дорогу

дивизия Конецпольского. Здесь Александр Конецпольский смыл с себя пятно бегства

изпод Пилявцев. Бешено бились козаки с паном, на которого Батько их взваливал вину

всего замешательства. Наконец Бурлий, знаменитый морскими походами своими, пал

вместе со множеством товарищей своего покушения; а Морозенка выручили Татары.

Дорого стоили козакам их завзятые приступы. В озере потонуло их столько, что

осажденные не могли больше пользоваться речной водою, и рыли себе колодцы.

Козацкий труп лежал местами высотой в человеческий рост.

Героем этого страшного для панов дня был Вишневецкий: без него здесь

повторилась бы Кореунщина. С самого появления своего под Збаражем и до конца

грозной осады, он подвизался с тем уменьем возбуждать в своих соратниках чувство

чести или ярости, которое делало невозможное возможным и сверхчеловеческое—

обыкновенным. За ним шли в огонь те хоругви, которые поворачивали уже к бегству.

При нем не страшно было умереть. Его слова, его движения действовали на

изнемогших и отчаявшихся в успехе, как волшебство. Геройское бесстрашие и козацкая

выносчивость знаменитого колонизатора отдаленнейших малорусских пустынь делали