Коллектив авторов - Польша и Россия в первой трети XIX века

В этих словах ясно отразились настроения польского общества в первые годы после провозглашения нового польского государства. Ожидания и чаяния были связаны с туманными обещаниями царя присоединить к Королевству западные губернии России, входившие в состав Речи Посполитой до ее разделов. Надеялись, что в будущем под скипетром российского императора смогут объединиться все польские земли и произойдет это не в результате освободительной борьбы, а мирным путем. Такие надежды возникли еще во время приезда Александра I в Варшаву в ноябре 1815 г., когда народ приветствовал «польского короля», представшего в мундире генерала польских войск и с орденом Белого орла. Как вспоминал граф Ф. Скарбек, в Варшаве императору был оказан блестящий и «даже сердечный прием». В честь царя-«триумфатора», победителя Наполеона, была организована трехдневная иллюминация, устраивались пышные балы, проходили военные маневры и парады, состоялось вручение орденов и т. п. За 20 дней своего пребывания в Варшаве царь очаровал всех «чрезвычайной добротой и приветливостью», принимая хлеб-соль, он заявил: «Я прибыл сюда не как завоеватель, а как опекун, как ваш друг, желающий видеть всех счастливыми». Общаясь с «цветом» польского общества, император якобы говорил о перспективе присоединения к Королевству западных губерний России. На это намекала и приуроченная к торжествам постановка в театре новой исторической драмы Ю. У. Немцевича на тему объединения Польши и Литвы «Владыслав Ягелло и Ядвига». Сам Немцевич впоследствии отмечал, что искренняя на тот момент либеральная политика царя открывала перед Польшей «после стольких бурь ясную зарю будущего […] Окончательное падение Наполеона под Ватерлоо не сулило иных надежд, кроме как на Александра». В своем дневнике Немцевич назвал 20 июня 1815 г. «днем, воскрешающим, по крайней мере, имя Польши, утраченное на столь долгий срок». Подчеркнув, что все в крае «читали основы конституции, весьма хорошей и либеральной, такой, какой только можно было желать», он заключал, что «в этом отношении ничего больше и не остается желать, как только чтобы эта конституция верно соблюдалась». С радостью констатируя, что в Польше «создается новое королевство, самое прекрасное на Востоке», он одобрял и ряд сделанных Александром I назначений, в частности, писал 21 мая 1815 г. о назначении краковского епископа Я. П. Воронина: «Если император в дальнейшем так будет замещать все административные посты, то для нашего края это станет величайшим благом». Правда, в заметках Немцевича говорилось также о том, что назначение генерала Ю. Зайончека наместником Королевства Польского удивило и не понравилось общественности. Писал он и об имевшем место в обществе «недоверии», об отсутствии спокойствия как среди гражданских лиц («тихие раздоры»), так и в армейской среде, характеризовавшейся проявлениями «бурного ожесточения». Тревожные симптомы отмечались также и А. Чарторыским, в 1815 г. сообщавшим императору, что вся страна с нетерпением ждет, когда уедут русские чиновники; иначе, предупреждал он, польский народ «будет считать себя под надзором, который, что бы ни делали, но чувствуется всегда». Существование «шепота сомнения и недоверия» особо подчеркивал В. Лукасиньский в своих мемуарах. По его словам, некоторые поляки уже во время пребывания Александра I в Варшаве разглядели в лице императора «хитрость и притворство», разгадали, подобно Лукасиньскому, цель этой «ловкой и умной» политики царя, «направленной на поддержание доброго духа и укрепление доверия»: ведь «нося свое имя, поляки будут служить ему лучше, чем называясь русскими» 3.

Однако большинство жителей края были довольны, в том числе и тем, что видели перспективу сближения двух народов. Так, в мае 1818 г. В. Швейковский, избранный ректором Варшавского университета, говорил о чувствах благодарности Александру I, который «воскресил имя поляка», сохранил за поляками «права свободного народа» и их умножил, «первый из монархов признал либеральные принципы теми единственными, какими должны руководствоваться народы». Швейковский особо отметил, что «политическое существование поляков укреплено союзом с народом, происходящим из того же племени»: «То, в чем Провидение отказало нашему оружию, оно подало нам на острие победоносного братского оружия […]. С одной стороны чувство благородного деяния, с другой чувство благодарности, с обеих сторон убеждение в чистых намерениях и целях единства […] превратило неприязнь в братскую любовь». Знаменательно, что мотив дружбы двух народов громко звучал также и с русской стороны. В изданном 5 (17) февраля 1818 г. императорско-королевском универсале, содержавшем повеление о первом созыве сейма Королевства Польского, говорилось: «В течение долгого времени угнетали Польшу несчастья, жестокие неудачи преследовали вашу родину, но ваше объединение с братским народом, слияние, которое является на будущее гарантией вашего существования, уже прервало полосу этой неволи; конституция же, в полной мере национальная, благотворные законы, удачно соразмеренная свобода загладят, наконец, следы этой затянувшейся бури» 4.

Эти настроения отразились и на самой атмосфере сейма, состоявшегося в марте-апреле 1818 г. Первая сессия нового законодательного органа Королевства Польского прошла под знаком прославления польского короля Александра и его конституции. В тронной речи на торжественном открытии сейма император заявил, обращаясь к его участникам: «Ваши надежды и мои желания осуществились. Народ, который вы призваны представлять, наконец, пользуется национальным бытием, гарантированным институтами, которые вызрели и одобрены временем». Он вновь не преминул напомнить, что «возрождение» Польши «неразрывно связано с судьбой России», и потребовал, чтобы все усилия представителей польского народа были направлены на укрепление «этого спасительного и покровительственного союза»: «Вы призваны дать великий пример Европе, устремляющей на вас свои взоры. Докажите своим современникам, что законно-свободные постановления, коих священные начала смешивают с разрушительным учением, угрожавшим в наше время бедственным падением общественному устройству, не суть мечта опасная, но что, напротив, таковые постановления, когда приводятся в исполнение по правоте сердца и направляются с чистым намерением к достижению полезной и спасительной для человека цели, то совершенно согласуются с порядком и общим содействием, утверждают истинное благосостояние народов. Вам предлежит ныне явить на опыте столь великую и спасительную истину». Он подчеркнул, что конституция, как и международные трактаты, освящает возрождение Польши: «нерушимость этих внешних соглашений и этого кардинального закона отныне обеспечила Польше почетное место среди европейских народов». Монарх обещал своим польским подданным, что дальнейшее развитие края по пути прогресса обеспечат законы, которые будут приняты; их цель, подчеркнул он, – «гарантировать самые ценные блага: вашу личную неприкосновенность, неприкосновенность вашей собственности и свободу ваших мнений». Прозвучал и завуалированный намек на возможность расширения границ польского конституционного пространства: «Организация, существовавшая в вашем крае, – отметил Александр I, имея в виду государственное устройство Княжества Варшавского, – позволила сразу ввести ту (систему. – С. Ф.), которую я установил, применяя на практике принципы либеральных институтов, являющихся предметом моих забот и благотворное влияние которых я надеюсь с Божьей помощью распространить на все края, доверенные Провидением моему правлению» 5.