Коллектив авторов - Польша и Россия в первой трети XIX века

Царь внял настоятельному совету министра иностранных дел России графа И. А. Каподистрии изъять из текста речи явное сравнение России и Польши и обещание объединить Королевство Польское и Литву. Но и без того речь произвела большое впечатление. Она воспринималась как речь конституционного монарха, а не самодержца, тем более что император произносил ее стоя, а не сидя на троне. Последнее даже вызвало неудовольствие Ю. У. Немцевича, сторонника соблюдения традиционного ритуала. Консервативная часть шляхты и магнатства видела в царе защитника феодальных устоев, надеялась на присоединение к Королевству западных губерний, а в перспективе и других польских земель, была заинтересована в гарантиях своих политических прав и имущественных интересов, которые она имела на территории всех трех частей бывшей Речи Посполитой, а также рассчитывала на экономическое сотрудничество с Россией. За это она была готова даже поступиться частью конституционных свобод, а некоторые из ее среды, как, например, сенатор К. Козьмян, считали, что конституция Княжества Варшавского больше подходила бы для ограничения польской анархии. Но большинство тех, кто выражал общественное мнение, ценило позицию царя именно за европейский либеральный дух: «Самодержец российский, – писал К. Бродзиньский, – с трона некогда свободного народа, как бы по наитию, провозгласил либеральные основы, которым верила как Польша, так и Европа […]. Он обещал, что это небольшое королевство станет зародышем всех свобод и законов, какие он хочет даровать всем славянским народам, находящимся под его скипетром […]. Мы еще сильнее уверовали в национальное начало и в Конституцию, через нас сулящую свободу стольким народам». Ф. Гжимала, вспоминая в 1820 г. на страницах газеты «Ожел бялый» речь Александра I, заявлял: «Останется в памяти далеких потомков речь короля при открытии сейма 1818 г., в которой этот Ангел истомленных вновь повторил перед лицом всего мира свой девиз, что либеральные институты составляют счастье народов» 6.

Те же настроения царили на сейме. Выступивший на нем Д. Крысиньский подчеркнул, что «наилучший из королей» своей «самой либеральной конституцией» обеспечил полякам постоянный прогресс, а Ю. Выбицкий в начале заседаний предупредил их участников, что они должны быть достойными такого дара: «В этот момент на нас смотрят с боязнью и любопытством все народы, жаждущие конституции. Нас будут выслеживать пристрастная критика и ненависть, так что малейшее нарушение в наших парламентских прениях будут рассматривать как склонность к беспорядкам, будут воскрешать в памяти оскорбительное для нас политическое чудовище нашего правления – либерум вето». О том, что вся Европа смотрит на поляков, что все взоры обращены на их труды, повторяли на сейме неоднократно, что отметил тот же Крысиньский. Восторг и благоговение перед конституцией, благодарность за нее монарху служили основным эмоциональным фоном заседаний, находили выражение в речах и верноподданнических адресах царю (например, в адресе, составленном Г. Малаховским). Выступавшие подчеркивали, что «милостиво данная […] Конституция, настолько обеспечивающая свободы и счастье нации, поистине является гарантией блестящего предназначения, которого не преминут достичь под крепкой защитой столь замечательного монарха народы, находящиеся под его сладостным скипетром». В рапорте сейму наместник Ю. Зайончек писал: «При конституционном порядке правительство и народ составляют единое тело и должны иметь единую душу, этой душой в Польше есть и будет благодарность за оказанные благодеяния и доверие, которое объединит желания и намерения, сплачивая их в единое стремление». Он заверял, что польский народ, «который после 90 лет борьбы между политическим возрождением и смертью, прикрытый щитом безопасности, какую ему дарует объединение с великим народом-побратимом, вновь начинает пользоваться предоставленными монархом свободами, который впервые окружает трон своего благодетеля и должен предстать перед ним со всей силой благородных чувств, со всей готовностью принять те дары, что ему уделила великодушная рука», такой народ будет очень серьезно подходить к своим обязанностям и поступкам 1.

На сейме были оглашены «Замечания сенатской комиссии по отчету о деятельности правительства». Министерства получили указания при подготовке отчета давать сравнения настоящего положения с прошлым, чтобы была основа для выражения благодарности и преданности монарху. В результате общий отчет, откорректированный членом Государственного совета (Рады) К. Козьмяном, оказался настолько некритичным, что вызвал насмешки общественности. Это нашло отражение, в частности, в сатирическом стихотворении М. Мольского 8:

Благостность отчета была опровергнута представителями Сената и Посольской избы (палаты послов и депутатов), указавшими на недостатки в работе правительства. Характерно, что в «Замечаниях» сенаторов содержались как бы извинения за критику и оправдания. Свет правды, говорилось там, не режет глаз законодателя, который озаботился тем, чтобы лучи его шли со всех сторон, освещая истинное положение дел. Указывалось, что собрать правду воедино должны три ветви власти, и само правительство более других заинтересовано «узнать о себе искреннее и верное мнение народа». Народ же неразрывно связан с королем, «который наравне с народом […] чувствует и думает»; в нем «сосредоточены наивысшее попечение и воля», он «и создатель законов, и источник их исполнения», он же осуществляет за этим надзор. «Конституция, – говорилось в «Замечаниях», – видит в нем не особу, а моральную власть, вознесенную над всеми страстями, всякими симпатиями и нуждами, которая поэтому никогда не может иметь повода творить зло, которая не способна хотеть и желать чего-либо иного, как только того же, что и народ»; интерес короля и народа заключается в хорошей работе правительства, исполнении им законов, и они «равно страдают», если власть оказывается неумной или нечестной. Поэтому комиссия Сената в аккуратной форме указывала на нарушения конституции: без санкции сейма правительство устанавливало новые подати, министры не контрассигновали королевские декреты. Как недостаток в работе Правительственной комиссии (министерства) вероисповеданий и общественного просвещения был отмечен тот факт, что духовенство не отвечает своим обязанностям и предназначению: прогресс не ощутим, идет деморализация, которая отражается на воспитании молодежи. Критике подверглась и полиция: чтобы обеспечить общественную пользу и безопасность, она должна была, где нужно, проявлять умеренность, не затрагивать личную свободу. Сенаторы оговаривались, что не могли не сказать о недостатках, иначе они были бы виноваты. Подчеркивалось, что никто не подозревает министров в злом умысле: все чтут святость конституции, но пока лишь учатся, ошибаясь из-за незнания и отсутствия опыта, и только теперь «под оком мудрого законодателя» «должны наставлять и остерегать друг друга». Критические замечания завершались новыми славословиями царю; в самой возможности хвалить или ругать правительство видели заслугу монарха: «Его воле обязаны улучшения в стране и достоинства правительства, благодаря его доброте можно указать на некоторые упущения». Говоря о доброте и воле монарха, способных преодолеть трудности, сенаторы возлагали на него определение «времени и способов bсполнения всех наших желаний» как гарантии того, что они будут выполнены. Они благодарили царя за предоставление полномочий наместнику, видя в этом «точное следование конституционной хартии, являющейся его делом», «новое средство, чтобы ее гарантийные статьи, развиваясь в сторону все большего уточнения, приобрели нерушимую прочность» 9.