Коллектив авторов - Польша и Россия в первой трети XIX века

Неудивительно, что власти считали песенник «тяжелой уликой», наиболее важным вещественным доказательством, так как в песнях проявлялся «дух неприязни к существующему порядку». Характеризуя найденный у Хшановского песенник, следственные органы отмечали, что несколько песен пропитаны именно таким духом, «способным возбудить неприязнь к существующему политическому порядку». Особое внимание они обратили также на две песни из другого сборника – «К свободе» и «К братьям-буршам». Новосильцев же в письме царю утверждал, что песенник должен стать «принципиальным объектом» на суде над студентами, так как «большинство песен не только направлены на возбуждение бунта, но даже (страшно подумать) вооружают руку убийцы против законной власти». Он называл песенник «поджигателем», «материальным доказательством самых преступных намерений», и эти намерения не тайные, а приняли характер действий; враждебность намерений в отношении существующего порядка дополняется попытками пропагандировать ненависть против правительства, что является первой ступенью к исполнению их замыслов. Властям хотелось найти авторов песен, написанных в «беспокойном духе» и способных «развращать и озлоблять души молодежи». Это относилось и к ряду статей устава буршей, так как они «были ознаменованы духом излишней вольности в политических суждениях или желанием подстрекательства против начальства края» и, «казалось, наводили на мысль о какой-то скрытой в них политической цели» 67.

Не менее «крамольными» были и тексты изъятых стихов. Там также звучал призыв к полякам, не желающим влачить оковы:

Нужно поддерживать родину, находящуюся в угнетении, и противостоять тиранам, желающим превратить ее в руины, утверждал автор стихотворения. Он заверял, что того, «кто проливает кровь за свободу, поддержит братская рука». «Пусть Родина найдет в нас верных стражей», – писал он, перечисляя всех ее защитников: как родившихся «на брегах Вислы», так и ведущих свой род из Познани или из Литвы с Русью (то есть из западных губерний России). Обращаясь к залитой кровью предков Отчизне, поэт подчеркивал: «она на то нас родила, чтоб мы, став вольными людьми, восстановили справедливость, свободу Родине вернув».

– таков был лозунг буршей. Они вспоминали о подаренных матерью-Родиной героях прошлого – Костюшко и Понятовском, показавших молодежи пример защиты отечества:

Бурши предвидели, что в будущем, даже расставшись, они будут жить в одной стране, что их борьба приведет к победе:

Все эти мысли находили выражение и в частной переписке членов тайных союзов. Дзиковский в письме из Глатца от 24 мая 1821 г. подчеркивал, что «время начатого дела на исходе; […] близится момент, когда мы увидимся и, подтвердив нашу братскую дружбу, свяжемся неразрывно, так что связующий нас узел можно будет не развязать, а разве что разрубить» 69. Особый интерес должна была вызвать у полиции переписка двух активных деятелей Панта-Коины – Людвика Мауерсбергера и Людвика Келлера. Мауерсбергер писал о главных врагах свободы общества – правительстве и церкви, являющейся его опорой; священники и их мораль препятствуют человеку развивать собственные силы, призывая его к смирению, отнимают даже мечту о свободе, приучают к ярму зависимости, предрассудкам, гражданскому рабству: «на слабости, бессилии и вульгарных предрассудках основаны законы, которые сковывают силу и могущество людей». Апеллируя к принципу единого Бога как господина, создавшего человека, империи и церковь объявляют последнего объектом Божьей воли, лишая собственной воли и человеческих прав; в результате вместо того, чтобы объединиться с товарищами по рабству и вместе освободиться от тирании, люди подчиняются и тем самым своими руками укрепляют деспотизм. Ссылаясь на историю европейских стран, Мауерсбергер указывал, что века религиозных споров, фанатизма, влияния церкви на политику всегда были временем жестокости, подлости, насилия, унизительного рабства для человечества. Для Польши он делал исключение, считая, что там удалось ограничить жестокость религиозного фанатизма. Но польских священников он обвинял в том, что они превосходят других в искусстве уничтожать в человеке даже следы человеческих качеств, а между тем принизить и разрушить человечность значит разрушить саму нацию. Мауерсбергер напоминал о «двойном ярме» польских крестьян: «подданные господина, они в то же время были рабами церкви». По его мнению, положение изменилось, когда народы начали борьбу, «расшатывая троны и алтари»: французские просветители разъяснили человеку его предназначение, французская революция разбудила его от летаргии, были разбиты оковы рабства, навсегда ниспровергнуты деспотизм и неразлучное с ним могущество интриганского духовенства. Мауерсбергер излагал также свой взгляд на социальные проблемы, утверждая, что «различия между людьми не существует, они рождаются свободными, с равными правами; каждый человек, который ест хлеб, должен сам его заработать». Он не считал факт высокого происхождения основанием для господства кичливых бездельников над достойными работящими людьми, труд которых используется для удовлетворения жадности и стремления к роскоши. «Каждый, кто не зарабатывает свой хлеб, а ест, – писал он, – тот разбойник и вор […]. Каждый, кто не занят обеспечением своих собственных потребностей, а между тем живет и кормится, тот паразит […]. Есть должен только тот, кто зарабатывает себе на пропитание» 70.

Несомненно, эти социальные максимы не могли не заинтересовать следствие. Но не меньшее внимание оно уделяло политическим акцентам, содержавшимся в письме Келлера. Там говорилось, что цель тайного общества – подготовить законы и планы тех перемен, продиктованных духом времени, которые помогут осуществить идею возрождения народов; осуществить ее смогут лишь благородные души, достойные этой цели, а потому нужно самосовершенствоваться, чтобы стать «хорошими гражданами и достойными сынами Отечества». «Цель нашего союза, – писал Келлер, – помочь нашей Родине сбросить железа, в которые она закована, укрепить наш дух и, воздействуя на других, возбудить или, более того, разбудить в них этот дух любви к Отчизне, которую нельзя никогда задушить в польском сердце». Однако, по мнению автора, эта цель должна быть скрыта до определенного момента. Он отмечал, что люди стали лучше ощущать свое достоинство, народы поднялись и последовали к единой цели, как бы опережая поляков в осуществлении их намерений, но их выступление было неудачным. Келлер предлагал усвоить этот урок, показывающий, «что осторожность и глубочайшие размышления должны сопровождать каждый наш шаг». Он писал о страданиях Польши и политике их угнетателей: «Уже давно польский гений находится под рабским ярмом, к которому его голова не привыкла и которое не становится менее жестким и более сносным для последних поколений […]. У нас все отняли; презренные запретили даже наше имя». Келлер считал, что захватчиками движет зависть к славному прошлому Польши и жадность к ее богатствам: «Они разорвали эту землю, из которой не переставали извлекать гнусную выгоду […] и которая возбуждает их алчность, потому что они хотят всего целиком; для них нет ничего святого, они используют все средства, заставляя собственных детей Польши служить ее гибели». Кёллер признавал, что падению Польши предшествовали печальные обстоятельства: пришли в небрежение науки, были забыты времена, когда Польша «подавала пример другим народам, равно блистая как в военных делах, так и в просвещении и, являясь очагом гуманитарных знаний, несла свет в Европу». Автор осуждал преступное равнодушие, приведшее страну к падению. Рисуя печальное состояние некогда цветущей родины, он сравнивал поляков с растениями-паразитами, которые тянут соки из других растений и умирают вместе с ними. Кёллер подчеркивал, что настало время пробудиться от сна и сбросить оковы: «У нас отняли нашу любимую Родину, но не отняли наши сердца, там мы сохраняем этот священный росток любви к Отчизне, и мы посадим его на нашей освобожденной земле» 71.