Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

Постановление Политбюро придало решению (фактически принятому еще до 10 октября) о вступлении в переговоры о пакте с Польшей характер «уступки Франции», как и предлагалось Литвиновым. Судя по имеющимся документам, вопреки формулировке Политбюро, ни с каким «запросом» к Москве генеральный секретарь МИД Франции не обращался. Спору между Литвиновым и Караханом было найдено соломоново решение в форме «одновременного обращения» к французским и польским дипломатам. Политбюро согласилось с мнением наркома о нецелесообразности официального вручения польской миссии парафированного текста советско-французского пакта в качестве нового проекта советско-польского договора о ненападении. Статья 1 пакта с Францией упоминала о подмандатных территориях и колониях, а статья 4 ссылалась на «совокупность территорий, определенных в 1-й статье», что, замечал Литвинов, «либо к Польше не может быть применимо, либо же может быть воспринято как гарантирование польского коридора и протектората над Данцигом, т. е. как подтверждение Версальского договора». «Если мы, однако, внесем хоть малейшие поправки, – опасался он, – это даст повод Польше со своей стороны вносить поправки и таким образом вновь проявить свое мастерство в бесконечном затягивании переговоров» [900]. Поэтому документальное сопровождение советского демарша было ограничено кратким письменным заявлением.

Текст заявления СССР в адрес Польши и Франции был согласован Литвиновым с Молотовым и Сталиным не ранее вечера 13 октября и датирован 14 октября. Беседам Довгалевского и Залеского с руководителями французской дипломатии в нем придавался статус фактической договоренности о том, что возможные польско-советские переговоры следует вести на основе парафированного текста пакта СССР и Франции. В заявлении подтверждалась «готовность Советского Правительства к подписанию такого пакта» и содержалась просьба сообщить, «готово ли Польское Правительство… подписать такой же пакт о ненападении». 14 октября Литвинов передал это заявление временному поверенному в делах Польши в СССР А. Зелезинскому и поручил Довгалевскому сообщить его генеральному секретарю МИД, «объяснив, что ввиду интереса, проявленного французским правительством, и в интересах скорейшего разрешения вопроса, Вы обращаетесь и за содействием к Бертело» [901].

Комментируя мотивы и ожидаемый эффект Заявления 14 октября, М.М. Литвинов и Б.С. Стомоняков, отмечали, что оно «передает инициативу дальнейшего развития вопроса о гарантийном пакте с Польшей опять в наши руки и парализует тем самым дальнейшие попытки польского правительства создавать шумиху вокруг патековского «предложения» от 23 августа. Этим заявлением мы заставим, несомненно, поляков раскрыть свои карты и спутаем их игру, направленную к срыву нашего пакта с Францией». Руководители НКИД подчеркивали конфиденциальный характер Заявления; НКИД воздержался от информирования о нем немцев – «в надежде на то, что поляки, наученные горьким опытом, не поспешат на этот раз протрубить о новых переговорах» [902].

10 октября 1931 г.

Решение Политбюро

6. – О Литве (т.т. Карахан, Литвинов).

Отложить на месяц.

Протокол № 68 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 10.10.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 11. Л. 2.

Материалы к решениям Политбюро «О Литве» в октябре-ноябре 1931 г. получить не удалось. Предположительно, Караханом и Литвиновым были выдвинуты предложения об укреплении военно-политических связей между СССР и Литвой. Этот вопрос приобрел актуальность к началу осени 1931 г., и, судя по доступным материалам, при его обсуждении наркомат по иностранным делам и его представитель в Ковно занимали активную позицию в пользу такого сотрудничества [903].

В связи с урегулированием положения торгпредства в Литве [904], военный министр Б. Гедрайтис в середине 1931 г. обратился к полпреду Карскому с запросом о возможности закупки артиллерии для литовской армии. Этот запрос был передан в наркомат по военным и морским делам, который дал задание советскому военному атташе Д.А. Реутскому, не вступая в официальные переговоры, «при благоприятном случае» «спросить Гедрайтиса, что именно они хотели бы у нас купить, в каком количестве и какие условия покупки они хотят выставить». Реутский считал, что заключение соглашения о поставках артиллерийского имущества во всех отношениях было бы выгодно Москве: Литва окажется «в большой зависимости от нас в питании снарядами, в ремонте орудий и пр.», сближение с «группой полковников», игравшей важную роль в политической жизни страны позволит СССР «одновременно значительно усилить свое политическое влияние». В международном контексте такое соглашение с СССР помогло бы ослабить зависимость Литвы от Германии. Главный аргумент военного атташе состоял в том, чтобы использовать возможность «удержать Литву на антипольских позициях до войны» и тогда «литовская армия сможет оказать нам кое-какую помощь» [905].

Если содержание вопроса «О Литве» действительно состояло в предложениях по развитию военно-политического сотрудничества, то мотивы проявленной НКИД инициативы и ее фактического отклонения Политбюро могли отражать коллизию, сложившуюся при обсуждении проблемы заключения пакта о ненападении с Польшей [906]. По истечении месяца Л.М. Карахан на заседании Политбюро вторично доложил вопрос «О Литве». Принятое постановление гласило: «Отложить на год» [907]. В конце декабря 1931 г. посланник Ю. Балтрушайтис поинтересовался в беседе с М.М. Литвиновым о том, решен ли положительно вопрос о поставках оружия литовской армии. Нарком ответил, что вопрос изучается, ответа от военного ведомства еще нет, но при этом также заметил, что время для таких поставок нельзя считать благоприятным, поскольку Москву, которая ведет переговоры о пакте ненападения, могут обвинить в двурушничестве [908]. Вопрос о поставках советского оружия в Литву вновь стал предметом активно обсуждения осенью 1933 г.

20 октября 1931 г.

10. – О Латвии (т.т. Литвинов, Стомоняков, Карахан, Розенгольц).

а) договор не денонсировать

б) при выполнении договора учесть состоявшийся обмен мнений.

Выписки посланы: т.т. Литвинову, Стомонякову.

Протокол № 70 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 20.10.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 11. Л. 30.

В середине сентября, рассматривая предложение о денонсации торгового договора с Латвией, Политбюро вынесло решение о снятии вопроса с повестки дня [909]. В его повторном обсуждении 20 октября участвовали как нарком иностранных дел, так и нарком внешней торговли. Позиция внешнеторгового ведомства в отношении договора с Латвией была изложена в официальном органе НКВТ. Перечислив негативные моменты в развитии торговых связей с Ригой (изменение в 1928 г. таможенных ставок латвийского импорта, приведшее к уравниванию позиций СССР с другими странами; издание в 1930 г. закона о регулировании хлебного рынка, вызвавшее сокращение ввоза в Латвию советского хлеба; высокое активное сальдо Латвии в двусторонней торговле и т. д.), автор «Внешней торговли» заключал: «Торговый договор является исключительно выгодным для Латвии. Приходится удивляться поэтому, почему в латвийской прессе и ныне проводится кампания против этого договора… советские хозяйственные организации имеют гораздо больше оснований выступать против сложившегося положения» [910]. Вероятно, важным аргументом против денонсации явилась заинтересованность Москвы в том, чтобы не вносить дополнительных осложнений в отношения с Латвией в преддверии переговоров с нею (и другими государствами восточной Балтии) о заключении пакта ненападения. Существо «обмена мнений» на Политбюро, согласно доверительному сообщению Стомонякова в Ригу состояло в следующем: «Признано нецелесообразным идти на дальнейшие валютные жертвы… Пока что это означает, что за четвертый год действия торгового договора не будет совсем выдано дальнейших заказов» [911].