Михаил Тихомиров - Труды по истории Москвы

Тогда Веттерман с товарищами на другой день стали совещаться и раздумывать, что—де как только они кончат одну книгу, то им сейчас же дадут переводить другую, и, таким образом, им придется заниматься подобной работой до самой своей смерти; да, кроме того, благочестивый Веттерман принял и то во внимание, что ему придется совершенно отказаться от своей паствы. Поэтому они приняли такое решение и в ответ передали великому князю: когда первосвященник Онаний прислал Птоломею из Иерусалима в Египет 72 толковника, то к ним присоединили наиученейших людей, которые знали Писание и были весьма мудры; для успешного окончания дела по переводу книг следует, чтобы при совершении перевода присутствовали не простые миряне, но наиумнейшие, знающие Писание и начитанные люди.

При таком ответе Солкан, Фуника и Висровата покачали головами и подумали, что если передать такой ответ великому князю, то он может им прямо навязать эту работу (то есть вместе присутствовать при переводе. – М. Т.) и тогда для них ничего хорошего из этого не выйдет; им придется тогда, что и наверное случится, умереть при такой работе, точно в цепях. Поэтому они донесли великому князю, будто немцы сами сказали, что поп их слишком несведущ, не настолько знает языки, чтобы выполнить такое предприятие. Так они все и избавились от подобной службы. Веттерман с товарищами просили одолжить им одну книгу на шесть недель; но Солкан ответил, что если узнает про это великий князь, то им плохо придется, потому что великий князь подумает, будто они уклоняются от работы. Обо всем этом впоследствии мне рассказывали сами Томас Шреффер и Иоанн Веттерман. Книги были страшно запылены, и их снова запрятали под тройные замки в подвалы».

Вот, казалось бы, совершенно точное и ясное свидетельство о существовании библиотеки греческих и латинских рукописей в Москве XVI века – ведь о ней сообщается со слов очевидца. Совершенно непонятно, зачем нужно было Ниенштедту придумывать подробности о двух сводчатых подвалах, когда никакого спора о библиотеке московских царей не возникало.

Тем не менее навязчивая идея о малокультурности русских людей заставила Белокурова путем разного рода натяжек отвергнуть и это прямое свидетельство. Он считает его недостоверным, основываясь главным образом на том, что в этом известии говорится не только о греческих, латинских, но и еврейских книгах, которые будто бы не могли храниться у московского великого князя. Теперь, когда мы знаем о существовании ряда произведений, переведенных с еврейского на русский язык в XV–XVI вв., это замечание кажется почти смешным. Ведь русские люди того времени отнюдь не забывали, что Библия была написана на еврейском языке, и считали его одним из трех священных языков (греческий, латинский и еврейский), на которых было составлено Священное Писание.

К тому же в самом известии Ниенштедта имеются прямые указания на то, что его свидетельство имеет большую историческую достоверность. В нем в несколько искаженной форме названы действительные фамилии царских дьяков XVI в.: Андрея Щелкалова (Солкана), Висковатова (Висровата) и Фуникова (Фуника). При этом дьяк Щелкалов назван высшим канцлером. Этот титул иностранные писатели присваивают думному дьяку Посольского приказа, каким и был в действительности Андрей Щелкалов в то время. Откуда же можно было выдумать подобные подробности» Они явно записаны со слов очевидца, в данном случае пастора Веттермана.

Но есть и другое обстоятельство, которое не было замечено Белокуровым и которое свидетельствует в пользу достоверности известия Ниенштедта, – упоминание о 1565 годе, годе посещения царской библиотеки Веттерманом. Ведь 1565 год был началом опричнины. В этом году изменник князь Андрей Курбский написал Ивану Грозному послание, в котором укорял царя за преступление по отношению к московской аристократии. Презрительный тон послания бежавшего князя нарочито подчеркивал малокультурность самого Ивана Грозного и всех русских людей по сравнению с другими якобы образованными народами. Письмо Курбского вызвало возмущение царя, направившего ему свое ответное послание, в котором он неоднократно ссылается на различного рода литературные произведения. Вот тогда—то и могла возникнуть мысль о переводе греческих и латинских книг, хранящихся в Москве, для того чтобы показать всей Европе, обвинявшей Россию в варварстве, какие богатства хранятся у русского царя. Дальнейшие события помешали Ивану Васильевичу заняться своей библиотекой, но свидетельство Ниенштедта о ее существовании не может быть опровергнуто никакими натяжками и придирками. Библиотека московских царей с греческими и латинскими рукописями существовала – это факт, не подлежащий сомнению.

Помимо двух рассмотренных выше свидетельств о библиотеке, можно указать на то, что греческая письменность действительно находила распространение на Руси.

Главная ошибка буржуазных историков начала нашего века заключалась в плохом знакомстве с русской культурой старого времени, в отрицании того, что русские люди нуждались в знании греческого языка.

В самом деле, вспомним о том, что высшая церковная иерархия на Руси в значительной мере формировалась из числа ученых греков, приезжавших в Россию, вероятно, с малым числом книг на родном языке. Московскими митрополитами были греки: Феогност в XIV веке, Фотий и Исидор в XV веке, на рубеже этих столетий – болгарин Киприан, прекрасно знавший греческий язык и сам переводивший с греческого языка на русский некоторые книги. Но и высшее духовенство из русских уроженцев нередко владело греческим языком, как мы это знаем о митрополите Алексее, которому приписывается перевод Нового Завета с греческого языка на русский. В Москве был особый греческий монастырь; он находился на Никольской улице. Москвичи называли этот монастырь «Никола Старый», «Никола Большая голова», может быть, потому, что собор его имел византийский купол. Монастырь существовал уже в XIV веке и придерживался греческих обычаев. В келье монастыря Николы Старого жил одно время Медоварцев, работавший над переводом Псалтыри под руководством Максима Грека.

Вместе с иерархами прибывали сопровождающие их лица – тоже греки. На Русь из Византии приезжали и различные художники и архитекторы. Вспомним о знаменитом Феофане Гречине, который расписал церкви в разных городах. Его замечательные росписи и до сих пор сохранились в Новгороде, в церкви на Ильине улице. Современник, рассказывая о Феофане Гречине, упоминает и о том, что он нарисовал Москву в красках – во дворце серпуховского князя Владимира Андреевича.

Странно было бы думать, что приезжавшие в Москву греческие мастера не привозили с собой никаких греческих книг или жили среди общества, где не было переводчиков с греческого языка на русский. Образованные русские люди стремились к византийскому просвещению, и наши источники говорят о том, что в XIV веке в соборе Ростова Великого пели церковные песнопения на двух клиросах: на одном – по—гречески, на другом – по—русски. В рукописях, принадлежавших Чудову монастырю в Кремле и написанных в XV веке, встречаются записи, сделанные по—гречески или буквами, подражающими греческим.