Роберт Бартлетт - Становление Европы: Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950 — 1350 гг.

Лингвистическая пестрота пограничных областей нашла отражение и в практике наречения. Процесс взаимовлияния означал, что к XIV веку крестьянин-славянин мог носить имя Бернара или Ричарда, английские переселенцы в Ирландии — ирландские имена, а потомок правителей валлийских горных племен мог скрываться под именем какого-нибудь сэра Томаса де Авена. Еще более наглядным свидетельством языкового и культурного плюрализма приграничных областей являлась практика биноминализма, то есть параллельного существования двух имен {672} 672 Codex diplomaticus Brandenburgensis, ed. Adolph Friedrich Riedel (41 vols., Berlin, 1838–69), A 22, p. 114; Statutes … of the Parliament of Ireland: King John to Henry V, pp. 434–5 (clause 3); Glamorgan County History 3: The Middle Ages, ed. T.B. Pugh (Cardiff, 1971), p. 359. Подробнее этот вопрос рассматривается в Гл.11. . Так, в X веке в дружине Отгона II в походе на Кап-Колон был «рыцарь по имени Генрих, называемый также на языке славян Золутна» {673} 673 Thietmar of Merseburg, Chronicon 3.21, ed. Werner Trillmich (AQ 9, Darmstadt, 1957), p. 108. . Немецкие и славянские имена одновременно носили несколько славянских князей XII и XIII веков, в частности, правитель Богемии Пржемысл Отгокар I, Пржемысл Отгокар II и Генрих Владислав Моравский. У Пржемысла Огтокара II даже были две печати — одна для использования в областях, говоривших по-чешски, и на ней стояло имя Пржемысл, а другая — для немецких земель, с именем Отгокар {674} 674 Heinz Zatschek, 'Namensanderungen und Doppelnamen in Bohmen und Mahren im hohen Mittelalter', Zeitschrift für Sudetendeutsche Geschichte 3 (1939), pp. 1–11, at p. 10. . Среди мосарабов Толедо получили распространение двойные романо-арабские имена. «Именем Господа, — начинался один документ 1115 года, — я, Доминико Петрис, называемый так на латинском языке (in latinitate), а по-арабски — Абельфакам Абенбако; а также я, Доминикис, как называюсь я по-романски, и Абельфакам Абенцелема по-арабски…» {675} 675 Angel Gonzalez Palencia, Los mozarabes toledanos en los siglos XII у XIII fvolumen preliminar' and 3 vols., Madrid, 1926–30), vol. prel, p. 123. .

Было бы наивно рисовать культурную ситуацию в приграничных районах только с позиций плюрализма, несхожести или смешения. Разные языки имели неодинаковый статус. Одни были более престижны, в силу политического или экономического превосходства тех, кто на них говорил. Понятно, в частности, что все более широкое распространение получали романо-германские языки, носители которых осуществляли активную экспансию и отвоевывали все новые территории, тогда как кельтские, славянские, балтийские и арабские языки и наречия постепенно отступали. Этот характерный для Средневековья процесс непрестанно отражался на лингвистической карте Европы. Языковая экспансия имела отчетливый колониальный оттенок: немецкий язык в Ливонии или французский в Сирии были языками завоевателей, что само по себе могло ставить в привилегированное положение тех, кто ими владел. Однако процесс этот протекал непросто. Местные наречия оказывали сопротивление и могли возрождаться. Языковые изменения не были односторонним процессом, и противостояние языков имело подчас самые разные последствия.

Новый всплеск национализма на почве языка или роста политизированного языкового самосознания имел место в Позднем Средневековье. Показателем появившегося в тот период отождествления понятий «язык» и «народ» может служить частое употребление первого из этих двух слов в таком контекте, где оно явно обозначает второе {676} 676 Frantisek Graus, Die Nationenbildung der Westslawen im Mittelalter (Nationes 3, Sigmaringen, 1980), pp. 21, 93. . Западнославянское слово «язык» (jazyk) одновременно означало и язык, и народ и когда чешский автор-националист XIV века Далимил использует термин jazyk cesky, не всегда можно установить, какое из двух значений в данном конкретном случае превалирует {677} 677 Rees Davies, 'Race Relations in Post-Conguest Wales', Transactions of the Honourable Society of Cymmrodorion (1974–5), pp. 32–56, at p. 34. . В немецком переводе труда Далимила использовано слово zung, то есть «язык», и характерно, что оно тоже имеет эти два значения. Похожим образом валлийское слово iaith со значением «язык» применялось в то время в гораздо более широком смысле, нежели только лингвистическом {678} 678 Davies, Conquest, p. 17. . Показательно, что валлийское обозначение «тех, кто не говорит по-валлийски» {679} 679 Gearoid MacNiocaill, Na Buirgeisi (2 vols., Dublin, 1964) 2, no. 77, pp. 351–2 (1279–80). , фактически было синонимом слову «чужак». Такую же полисемию имеет слово lingua в латинских документах. Поэтому, когда граждане Корка пишут о Hybemica lingua как о врагах короля, то речь просто-напросто идет об «ирландском народе» {680} 680 Jonathan Riley-Smith, The Knights of St. John in Jerusalem and Cyprus с 1050–1310 (London, 1967), pp. 283–4. . Госпитальеры в Леванте делились на группы, называемые tongues («языки») в соответствии со своим происхождением, то есть тем западноевропейским языком, который был для них родным {681} 681 Regesta diplomatica пес поп epistolario Bohemiae et Moraviae, ed. K.J. Erben, J. Ernler et al. (7 vols., to date, Prague, 1854 —), 2, no. 1106, pp. 466–8. . Во всех приведенных примерах полисемия говорит об одном явлении принципиального значения: грань между этнической и языковой принадлежностью все больше размывалась.

Осознание своей принадлежности к определенному языковому сообществу могло стать основанием не только для дружеского расположения, но и для политических претензий. Когда в 1278 году Пржемысл Оттокар II Богемский обратился к полякам за поддержкой в момент кризиса власти, он (а точнее, его нотарий-итальянец) апеллировал к родству чехов и поляков, мотивируя территориальной близостью, узами крови и тем, что «польская нация родственна нам по языку» {682} 682 Peter of Zittau, Chronicon Aulae Regiae 1.68, ed. Ernler, p. 83. . Аналогичное языковое родство еще раз послужило политическим целям в 1300 году, когда преемник Оттокара Венцеслав II получил предложение занять польский престол. Польские посланники заявили: «У нас и у чехов будет один король, и мы будем жить в мире по общему закону. Ибо справедливо, когда те, кто говорят на похожем языке, живут под властью одного государя» {683} 683 Lites ac res gestae inter Polonos Ordinemque Cruciferorum (2nd ser., 3 vols., Poznan and Warsaw, 1890–1935) 1, p. 163. . Польские притязания на Померелию, вспыхнувшие в знак сопротивления Тевтонским рыцарям, подкреплялись тем аргументом, что «в Польше и в Померелии один и тот же язык, и все, кто там постоянно живут, говорят по-польски» {684} 684 Ranald Nicholson, 'A Sequel to Edward Brace's Invasion of Ireland', Scottish Historical Review 42 (1963), pp. 30–40, at pp. 38–9; Geoffrey Barrow, Robert Bruce and the Community of the Realm of Scotland (2nd ed., Edinburgh, 1982), p. 434. . Приблизительно в то же время, в 1315–1318 годах, только в тысяче миль на запад, вторжение Роберта Брюса в Ирландию также мотивировалось, в частности, языковым родством. Планируя свой поход, король Роберт написал ирландцам письмо, начинавшееся словами: «Поелику и мы и вы, и наш, и ваш народ с древних времен живем свободно, имеем общие национальные корни, то наш общий язык и общие нравы побуждают нас к объединению в радости и дружбе…» {685} 685 Walter Bower, Scotichronicon 12.32, ed. D.E.R. Watt, 6 (Aberdeen, 1991), p. 402. . В оправдание своего признания Эдуарда Брюса королем в грамоте 1317–1318 года Донал О'Нил сообщал папе Иоанну XXII, что «короли малой Скоттии [Шотландии] все ведут происхождение от нашей большой Скоттии [Ирландии] и сохраняют до некоторой степени наш язык и нравы» {686} 686 William Stubbs (ed.). Select Charters (9th ed., Oxford, 1913), p. 480. .