Николай Лузан - Сталин. Охота на «Медведя»

– Центр своей задачи по ликвидации Люшкова не отменял. Надо рисковать, Саныч. Аптека – самый оптимальный вариант. Ротмистра и водилу нейтрализовать нам труда не составит.

– Стоп, ребята! Не будем пороть горячки, – охладил их пыл Дервиш. – Задание, безусловно, надо выполнить, но прежде – все обмозговать, а пока предлагаю отведать пирогов Аннушки.

Дмитрий с Павлом не стали спорить, снизу их поторапливал к столу Свидерский. Запах пирога, а больше – близость к Анне заставили молодых людей на время забыть о Люшкове, японской и белогвардейской контрразведке.

Ясновский мучительно напрягся, сердце бешено колотилось, и пот холодным ручьем заструился по спине. Он яростно отбивался, но цепкие руки крепко держали за ноги и тащили к яме. Из нее донесся зловонный запах, от которого перехватывало дыхание и тошнотворный ком подкатил к горлу. Голова Ясновского зависла над обрывом, и зияющая пустота могильным холодом обдала лицо. Он отчаянно хватался за кусты, чтобы не свалиться, но силы оставили его и пальцы разжались.

Яркая вспышка разорвала чернильную темноту ночи и зловещим отблеском отразилась на гладких, словно отполированных стенках ямы. Ясновский пришел в ужас. На дне бурлило месиво из человеческих тел. Страх придал ему дополнительные силы. Он освободился от захвата, вскочил на ноги и сломя голову бросился бежать. Погоня отстала, и перед ним неожиданно возник ресторан «Тройка». В толпе посетителей мелькнули обросший до неузнаваемости Люшков и еще одна омерзительная рожа. Извиваясь ужом, Ясновский скользнул к входу и, сбивая колени, скатился к ногам гардеробщика, тот затолкал его в подсобку. Люшков не отставал. Ворвавшись в вестибюль, он крутнулся волчком, по-поросячьи взвизгнул и набросился с кулаками на гардеробщика. Швейцар попытался их разнять, но, получив тумака по физиономии, озверел и принялся молотить всех подряд. Под его горячую руку попал и Ясновский.

На шум драки в вестибюль высыпали обслуга, кучка пьяных офицеров, и между ними завязалось драка. Ротмистр оказался между двух огней, на нем отыгрывались и те и другие. Клубок тел, хрипя и ругаясь, катался по полу. За сплетением рук и ног Ясновский снова увидел Дулепова и потерял дар речи. Тот, вальяжно раскинувшись в кресле, с гаденькой улыбочкой наблюдал за тем, как дубасили его подчиненного, а затем вскочил на ноги, разметал толпу и сам вцепился Ясновскому в горло.

– Скотина! Мерзавец! Казенные деньги пропивать! – надрывался Дулепов и хлестал ротмистра по щекам.

Ясновский пытался что-то сказать, но от удушья не хватало воздуха. Костлявые пальцы полковника железной хваткой сошлись на шее. В последнем отчаянном усилии ему удалось дотянуться до его рук и вонзиться зубами.

Истошный вопль и глоток свежего воздуха вырвали ротмистра из кошмара…

Пробуждение оказалось страшнее сна. Перед ним, схватившись за руку, скакал и верещал живой, из плоти и крови, Дулепов. Ясновский закрыл и снова открыл глаза, это был не сон. До боли знакомая люстра раскачивалась под потолком, а с фотографии на стене за ним наблюдала, заливаясь счастливым смехом, супружеская чета Ясновских. Сама жена, испуганная и растерянная, застыла на пороге, а за ее спиной торчала угрюмая физиономия Клещева. Стены, мебель, Клещев и супруга поплыли перед глазами ротмистра. Похолодев, он с ужасом наблюдал за немыслимыми телодвижениями Дулепов.

Первым опомнился Клещев, выхватил из кармана пальто платок, бросился к нему, чтобы перевязать рану. Дулепов отшвырнул его и обрушился на Ясновского с угрозами:

– Скотина! Мерзавец! Сгною!

Ротмистр и вовсе потерял голову. Дулепов в порыве гнева схватил его за грудки и заорал:

– Скотина, вспоминай, как выглядел Длинный?! Как?!

– Долговязый, господин полковник, – подал голос Клещев.

Ясновский оторопело смотрел на них, на кровь на руке Дулепова и не мог взять в толк, о чем они говорят. Вчерашний пьяный дебош в «Тройке», кошмарный сон, беснующийся шеф и какой-то Длинный, все смешалось в замутненном сознании ротмистра.

– Скотина! Пьянь подзаборная! Ну, вспоминай же, как выглядел Длинный из аптеки Чжао? – не стесняясь в выражениях, кричал Дулепов.

– Долговязый, – снова поправил Клещев.

«Какая аптека? Какой Длинный? Какой Долговязый?» – силился понять Ясновский и растерянно бормотал:

– Господин полковник, о чем вы? Какой Долговязый? Какой Длинный?

– Ну тот, что у Чжао болтал с тобой про болячку Люшкова, – подсказал Клещев.

«Аптека? Долговязый? Неужели?.. – Ясновского пронзила догадка: – Боже мой, ты же нос к носу столкнулся с тем, кого Модест засек на явке с Гномом. Не может быть? Может! Сходство поразительное. Как две капли воды похож на советского агента Долговязого.

– Он! Точно он, господин полковник! – воскликнул Ясновский.

– Ты ничего не путаешь, пьяная рожа? – все еще не мог поверить в удачу Дулепов.

– Он! Он, Азолий Алексеевич! Христом Богом клянусь!

Дулепову было не до клятв, тряся ротмистра за грудки, он прорычал:

– Где эта чертова аптека! Где?

– В районе пристани, сразу за…

– Когда там будет Люшков?

Ясновский лихорадочно вспоминал.

– В девять! Нет, в десять! Точно, в десять, господин полковник!

Дулепов с Клещевым бросили взгляд на часы. Было начало одиннадцатого.

– У-у! – взвыл от досады Клещев. – Поздно, не успеем, господин полковник!

Дулепов яростно заскрипел зубами, отшвырнул в сторону ротмистра и ринулся к двери, на пороге обернулся и гаркнул: – Модест, эту пьянь – тоже в машину!

Дверь с треском захлопнулась, с косяка посыпалась штукатурка, портрет счастливой супружеской пары Ясновских качнулся и рухнул на пол. Ротмистр непослушными руками ухватился за брюки, но нога никак не попадала в штанину. Ему на помощь пришли жена и Клещев; одели, вывели на улицу и усадили в машину.

Дулепов ожег испепеляющим взглядом непутевого зама и, продолжая бормотать под нос проклятия, подгонял водителя. Клещев и его заместитель Соколов благоразумно помалкивали. Оба не один раз на собственной шкуре испытали, что значит попасть под горячую руку шефа. В запале он не разбирал ни правых, ни виноватых, его костлявый, увесистый кулак вышиб не один зуб у незадачливых подчиненных.

Ротмистр, протрезвев, забился в угол и боялся проронить хоть слово. На крутых виражах его болтало из стороны в сторону, тошнота удушающим комом подкатывала к горлу. Он терпел и молил только об одном, чтобы опередить агентов-боевиков, нацелившихся на Люшкова, и с тоской думал, что его ждет впереди: «В лучшем случае погонят в три шеи со службы, а в худшем…», – Ясновского бросило в жар при мысли о душегубе Палачеве.

Дулепову было не до ротмистра. Он торопил время, чтобы успеть перехватить агентов-боевиков советской резидентуры раньше, чем они ликвидируют Люшкова. «Где? Где же вы, сволочи, затаились?», – эта мысль сверлила ему мозг, и он бросил через плечо: