Николай Лузан - Сталин. Охота на «Медведя»

– К вам, к вам, Генрих Самойлович, – подтвердил ротмистр и сделал в его сторону реверанс: – Ценим и не забываем о вас.

– С чего бы это? – насторожился Люшков.

– Ну как же, служим одному делу и…

– Ладно, ротмистр, оставьте эти сказки для дураков. Говорите прямо – зачем пожаловали? – перебил Люшков.

– А вам не осточертело торчать в этой дыре?

– Ну, допустим. И что вы предлагаете?

– Харбин вас устроит?

– С чего такая милость?

– Как с чего? Взяли боевиков, тех, кто готовил на вас покушение, вышли на радиста резидентуры.

– И что – взяли? – оживился Люшков.

– К сожалению, только труп и полусгоревшие бумажки, но шифровальщики кое-что прочли. В ближайшие дни в Харбин прибывает связник НКВД. Встреча с резидентом намечена в одном из ресторанов. Требуется ваша помощь. Азолий Алексеевич и господин Сасо очень на вас рассчитывают, – вдохновенно врал Ясновский.

– А я тут с какого бока?

– С самого нужного. Связник направлен Управлением НКВД по Дальневосточному краю, так что готовьтесь встречать сослуживца. К сожалению, точная дата и место встречи не известны – то ли «Новый свет», то ли «Модерн», то ли «Погребок Рагозинского». Так как насчет встречи со старым товарищем?

– Век бы его не видал, – процедил Люшков.

– Ну почему же. В тюремной камере он очень даже неплохо будет смотреться, – хохотнул ротмистр.

– Ладно, едем, осточертело мне сидеть в этой норе, – согласился Люшков и ушел в спальню собираться.

Через полчаса, погрузив нехитрый скарб в машину, они выехали в Харбин. К месту добрались в сумерках. Конспиративная квартира дулеповской контрразведки находилась на улице Нижняя, рядом с Благовещенским собором. Ясновский провел Люшкова по комнатам, оставил ключи и, предупредив, что будет через час, отправился к себе домой. Переодеваться. В назначенное время он подъехал к подъезду. Люшков не заставил себя ждать. Он, как застоявшийся конь, рвался из узды, чтобы пуститься во все тяжкие.

Обход ресторанов они начали с «Модерна». В него Люшков вошел вальяжной походкой светского льва, небрежно смахнул пальто на руки гардеробщику, взбил поредевшие волосы и, перепрыгивая через ступеньки, спустился в зал. Ясновский выбрал столик, с которого хорошо просматривался вход. Тут же перед ними появился официант. Люшков не стал мелочиться и, решив сполна отыграться за «китайскую диету», сделал заказ. Ротмистр недовольно нахмурился – такой нагрузки кошелек мог и не потянуть. И пока официант занимался заказом, Люшков плотоядным взглядом пожирал обнаженные женские плечи, роскошные груди, налитыми яблоками выпиравшие из смелых декольте. Приметив парочку стоящих бабенок, он оживился.

Ротмистру надоело глазеть на закуски; он разлил водку по рюмкам, и первый тост, как водится, подняли за здоровье, а дальше пили за все подряд. Вскоре на эстраде заиграл оркестр, и публика пришла в движение. Люшков нацелился на томную брюнетку и пригласил на танец. Отгарцевав, вернулся к столику, подмигнул Ясновскому и набросился на аппетитно поджаренную свинину. После осточертевшего риса он блаженствовал, но в какой-то момент почувствовал себя не в своей тарелке.

Обостренное чувство опасности подсказывало: не все так гладко и благополучно, как пытался представить ротмистр. Люшков занервничал. Мимо его ушей пролетала болтовня Ясновского, а обнаженные ляжки скачущих на эстраде девиц далеко не первой молодости не будили похотливых желаний. Шум ресторана перестал кружить голову. Люшков быстро протрезвел и принялся исподволь наблюдать за публикой. Не заметив ничего подозрительного, он уже подумал, что ему померещилось, как вдруг поймал на себе пристальный взгляд и скосил глаза в ту сторону.

За столиком у колонны сидели трое – двое русских служащие средней руки из числа тех, кто протирает штаны в конторах и торговых лавках, и женщина. На нее без слез смотреть было невозможно. Худая и плоская, как доска, с квадратным подбородком и большими неровными зубами, она отвечала замороженной лошадиной улыбкой своим кавалерам.

«Мужики вроде ничего. Но баба?.. И что они нашли в этой кобыле?» – недоумевал Люшков, и в его голове снова зароились смутные подозрения.

Странная компания изредка прикладывалась к рюмкам, вяло ковырялась вилками в тарелках и постреливала цепкими взглядами по залу. Люшков напрягся. Ему очень хорошо был знаком этот взгляд! Троица засуетилась. Верзила резко опустил руку под стол. Люшков отшатнулся за Ясновского и сдавленно просипел:

– Столик у колонны! Он! Клетчатый!

Ясновский дернулся, как от удара электрическим током, рука легла на кобуру с пистолетом. Через мгновение он с облегчением выдохнул:

– Свои, нас прикрывают.

Люшков студнем расплылся по спинке стула и какое-то время находился в ступоре. Ротмистр посмотрел на него с сочувствием, взял бутылку, налил рюмки до краев и предложил выпить. После такой встряски у Люшкова пропало всякое настроение, и Ясновскому стоило немалых трудов уговорить его поехать в «Новый свет». Там не оказалось ни советского связника, ни боевиков, которые повсюду мерещились предателю. Далеко за полночь Ясновский, сам чуть живой, отвез Люшкова на квартиру. Так продолжалось четыре дня. За это время они обошли все злачные места Харбина, но так и не натолкнулись на связника.

Очередное утро для Люшкова началось с похмелья. Голова гудела, как медный котел, язык шершавой теркой обдирал губы, а изо рта так несло, будто в нем переночевал табун лошадей. Он с трудом сполз с постели, и едва ноги коснулись пола, как острая, рвущая на части боль прострелила колени и раскаленным металлом разлилась по позвоночнику. Люшков кулем свалился на кровать. В последние годы с приближением зимы на него наваливалась эта напасть, перед которой оказались бессильны врачи.

«Началось, надо ехать к Чжао», – подумал Люшков, превозмогая боль, дотянулся до телефона и позвонил Ясновскому.

Тот, изрядно помятый и с густым запахом перегара после вчерашнего загула, поднялся в квартиру. С его помощью Люшков спустился к машине, и они поехали к лекарю Чжао. Его дом находился в районе пристани, был хорошо известен в городе, и Ясновскому не составило труда отыскать его. Старик узнал своего давнего пациента, сочувственно зацокал языком, с помощью ротмистра провел Люшкова в комнату, располагавшуюся за конторкой, и уложил на топчан. Маленький, сухонький, с абсолютно лысым черепом и обезьяним личиком, на котором жили одни глаза, Чжао живо принялся за дело. Ясновский деликатно удалился.

Люшков закрыл глаза и отдался во власть рук старика и его загадочной терапии Су-джок. Длинные и узловатые, как корни женьшеня, пальцы Чжао коснулись одеревеневшего от боли тела. И, о чудо, боль начала затихать! Люшков погрузился в расслабляющую дрему. Очнулся он от легкого покалывания в кончиках пальцев. Чжао макал в какую-то желтоватую жидкость короткие иголки и затем легким, неуловимым движением вонзал их в его руку. Продолжалась эта процедура около двадцати минут, и когда он снял иголки и предложил Люшкову встать, тот не решался сделать первый шаг. В нем все замерло в предчувствии острой боли. Опустив ноги на пол, он осторожно приподнялся над кушеткой. Тело легко повиновалось ему, из него ушла боль. Одевшись без помощи Чжао, Люшков воспрял духом и бодрой походкой вышел к Ясновскому.