Леонид Борисов - Жюль Верн

- Она уже болит, милый Леон!

- Очень хорошо! Скажи об этом матери, она уложит тебя в постель. Я кое-что придумал. Впредь не делай подобных глупостей!

Жюль поступил по совету Леона. Голова действительно болела; Жюля уложили в постель, и он вскоре уснул. Проснулся он рано утром. Подле его постели сидел отец. Нос его был оседлан, хорошая примета.

- Проснулся? Очень рад, - спокойно произнес Верн. - Через десят минут я ухожу на службу. Прежде чем уйти, хочу дать тебе маленькое наставление: нанимая адвоката, никогда не скупись, защита должна быть щедро оплачена. Далее: твой первый практический шаг неудачен, твой Леон Манэ натворил бог знает что! Вместо защиты он взял вину на себя... Это хорошо, он твой друг, но это плохо для мальчика, который в будущем станет адвокатом. Из Леона Манэ не выйдет хорошего адвоката. Вряд ли выйдет и из тебя... Вы оба упустили одну мелочь, а именно: второй экземпляр книги. Леон заявляет: "Книгу мамаше Тибо продал я". Книга, говорит он, моя! И тут он попался! А где же, в таком случае, тот экземпляр, который подарил я, твой отец?.. Нет этого экземпляра, мой друг! Пропал, исчез, растворился... Следовательно... Мне надо уходить, да и тебе пора вставать. Присуждаю тебя к домашнему аресту на семь суток с исполнением всех школьных обязанностей. До свидания!

Жюль долго думал о том, что сказал ему отец. Думал он и о Пьере и о Леоне. Вечером, раскрыв новенький дневник, он в краткой форме изложил свои думы.

Глава четвертая

ВЕЛИКОДУШИЕ И ХАРАКТЕР

Эмиль Занд, учитель истории, похвалил Пьера за домашнюю работу на тему "Город Нант, его прошлое и настоящее". Пьер читал свое сочинение вслух, сидя за партой. Занд сцепил пальцы обеих рук на животе, склонил голову набок и умильно причмокивал. Весь класс, не веря ушам своим, слушал то, что читал Пьер Дюбуа. Подумать только, - сочинить такую историю, и лучше всех! В два дня! И кто это сделал? Самый последний ученик по всем предметам, самый непослушный, драчун и забияка, хитрец и враль. Он всегда что-то покупает и что-то продает, коллекционирует пуговицы и бумажки от конфет, и вот, извольте: по просьбе учителя этот мальчишка второй раз читает свое сочинение. И как ловко у него написано, можно подумать, что...

- Списал... Несомненно, списал... Поди, проверь его... Ясно, что списал...

Это "списал" перелетает с парты на парту, оно задержалось в конце левого ряда и там обрастает домыслами, ссылками на имена историков, составителей учебников. Всем завидно. Сын трактирщика Анри Карр заткнул уши пальцами и закрыл глаза. Подумаешь! Написал историю Нанта, а того и не знает, что кухарка его родителей должна почтенному Луи Карру за сорок шесть обедов и восемь кувшинов вина. Этакое свинство - сочинить историю города Нанта! Анри Карру в голову не приходило, что его родной город имеет свою историю. Пьер кончил чтение. Все облегченно вздохнули: еще две-три минуты и звонок. Учитель Занд в глубокой задумчивости прошелся от доски до двери, затем поднялся на кафед-РУ и, многозначительно оглядев все три ряда, произнес:

- Пьер Дюбуа написал отличное сочинение. В этом сочинении изложены события, имевшие место в нашем городе сто лет назад и даже больше. В сочинении вашего товарища увлекательно и правдиво показана жизнь рыбаков Нанта, первые сношения с Америкой и Африкой, когда в устье Луары входили невольничьи корабли. Отлично изображено восстание рабов на бригантине "Фиалка". Одежда франта и модницы конца шестнадцатого и начала семнадцатого столетия безукоризненно точна, и мне так и кажется, - я вижу этих людей! Молодец, Пьер Дюбуа! Представляю тебя к большой классной награде!

Пьер поклонился. Резкий, продолжительный звонок возвестил о конце урока. Тридцать два ученика вышли из-за парт и устремились в рекреационный зал. В классе остались дежурный, Пьер Дюбуа, Жюль и Леон Манэ. Леон обнял Жюля и сказал:

- Поздравляю, дружище! В самом деле, твоя история превосходна. На твоем месте я начал бы пописывать для парижских журналов. Не следует указывать, что тебе пятнадцать лет...

Жюль улыбнулся, сказал: "Успеется, подождем..." Дежурный попросил друзей покинуть класс, - чего доброго, заглянет воспитатель, и тогда не миновать шумного и скучного выговора. Леон Манэ послушно направился к двери. Жюль взял под руку Пьера:

- Ну, что я говорил! Вот ты и поправил свои дела! И, надо думать, надолго. Теперь и Занд и этот хвастунишка из Ниццы, Ляфосс, оставят тебя в покое до конца года.

- Если бы так, Жюль, - со вздохом проговорил Пьер и недоверчиво покачал головой. - Я не забуду того, что ты для меня сделал. Никогда не забуду! Я только боюсь, что / на экзамене я непременно срежусь, и тогда... тогда всё обнаружится.

- До экзаменов еще три месяца, а там что-нибудь придумаем, Пьер, не волнуйся!

- Спасибо, Жюль! А ты можешь и еще раз, да?

- Сколько угодно! Подумаешь! Написать коротенькую историю Нанта, сунуть туда немножко поэзии и всяких суеверий, - трудно ли это! Одну мою песенку поют все странствующие комедианты, дающие свое представление на площадях и рынках, и никто не знает, что песенка-то моя! А тут - история Нанта... Да я родился в Нанте!

- Выходите из класса, - попросил дежурный. - Немедленно! Не то запишу на доске ваши фамилии! Выходить из класса не пришлось: через полминуты звонок пригласил к последнему уроку, по французскому языку. Щеголеватый, напудренный Анри де Ляфосс, подтанцовывая, влетел в класс, изящным движением человека, которому всё в жизни дается легко, кинул журнал на стол, театрально раскланялся, обмахнул лицо свое платком - и тотчас в классе запахло фиалкой. Выслушав рапорт дежурного о количестве присутствующих и неявившихся, Анри де Ляфосс искусным прыжком достиг того места, где сидел Пьер Дюбуа.

"Сейчас начнутся поздравления, - подумали все в классе. - Дай боже, чтобы подольше..."

- Я уже осведомлен о твоих успехах, Пьер, - сказал учитель. - Рад за тебя! Сердечно рад, ты начинаешь приниматься за дело! Хвалю!

Краткая речь де Ляфосса напоминала его походку, - она была отрывиста, легка и непритязательно-грациозна. Он произнес еще нечто о путниках, идущих в горы, то отстающих друг от друга, то вдруг опережающих самого сильного, выносливого товарища. Пьер чувствовал себя неважно: никто не догадывался о том, что происходило в его душе. Он стоял бледный и унылый, моля всех святых, чтобы учитель поскорее приступил к уроку.

- Приступим к уроку, - возгласил учитель. - Задано повторить образцы народной поэзии. Жюль Верн, - обратился он к соседу Пьера, - нам всем очень хочется послушать тебя. Не правда ли?

Всем сидящим в классе было безразлично, кого слушать: "Жюль Верн, так Жюль Верн, пожалуйста. Во всяком случае, минут десять уже прошло. Жюль Верн проканителится с четверть часа, он на это мастер. Учитель будет слушать, вносить поправки, потом скажет речь по поводу красот французского языка, смотришь, и еще полчаса набежит, а там и звонок. А завтра день легкий: гимнастика, пение, рисование, география. Жюль вышел из-за парты, одернул на себе курточку, произнес свое обычное, унаследованное от отца, "гм" и улыбнулся. Образцы народной французской поэзии... Это очень легко, учитель выслушает и поставит двенадцать, но - все Дело в том, что наиболее блестящие образцы этой поэзии Жюль ввел в то свое сочинение, которое полчаса назад с таким фурором прочел Пьер Дюбуа... Там были и песни рыбаков, и матросские застольные, и крестьянские, и солдатские, - целых пять страниц образцов народной поэзии, неотделимой от истории родного Нанта. Читать эти стихи сейчас нельзя, - де Ляфосс скажет, что все они уже имеются в сочинении, таком блестящем сочинении Пьера Дюбуа. Гм.... А может быть, следует повторить все то, что уже известно товарищам по классу, и получить хотя бы десять, - ну, пусть даже девять... Нет, нельзя! Де Ляфосс сразу же заподозрит неладное, - Жюль будет дословно читать текст сочинения Пьера, того Пьера, средний балл которого по истории и французскому языку за полугодие не превышает девяти.