Григорий Диков - Стандарты справедливого правосудия [международные и национальные практики]

Европейский суд в деле «Lazarenko» также отметил, что выводы суда о виновности заявителя были основаны не только на его первоначальных показаниях, но и на других доказательствах. Вместе с тем, как заметил Суд, «неважно, в какой степени приговор заявителю был основан на его первоначальных признательных показаниях. Даже не будучи единственным основанием для приговора, оспариваемые показания, несомненно, повлияли на приговор и принимались во внимание судом». Таким образом, в деле «Lazarenko» Суд нашел нарушение только на том основании, что во время первого (и предположительно ключевого) допроса у заявителя не было адвоката, даже при том, что заявитель в письменной форме отказался от адвоката.

Это решение демонстрирует, насколько Суд стал придирчиво относиться к отказам от адвоката. Заявитель в этом деле не был малолетним, пьяным, душевнобольным и т.п. Однако Суд все равно сказал, что заявитель находился в «уязвимом положении». Возможно, эта уязвимость состояла в том, что ему первоначально предъявили более мягкое обвинение. Украинское право увязывало квалификацию преступления, т.е. степень его тяжести, с обязательным присутствием адвоката (отказ от которого при иной квалификации не был бы обязателен для суда). Видимо, подобное манипулирование обвинением заставило Суд заключить, что отказ заявителя был не вполне добровольным.

Иногда Суд считает необходимым более подробно изучить вопрос о том, отказался заявитель от своего права на адвоката или нет. Одно из таких дел — «Panovits v. Cyprus» (постановление от 11 декабря 2008 года).

В этом деле заявителем был 17-летний подросток, которого подозревали в убийстве с целью грабежа. Наутро после обнаружения трупа заявителя вызвали в полицейский участок вместе с отцом, сказали, в чем он подозревается, а также что его подельник уже дал признательные показания. Кроме того, подростку сообщили, что он имеет право хранить молчание. После этого его стали допрашивать, очень интенсивно и в отсутствие отца. (По обстоятельствам дела можно было заключить, что молодой человек был не вполне трезв.) Заявитель отрицал свою вину, но потом дал частично признательные показания. Одновременно один из полицейских сказал его отцу, что, возможно, в таком деле им понадобится адвокат. После того как подросток согласился отвечать на вопросы, полицейский предложил отцу принять участие в допросе, но тот отказался. На суде заявитель стал отказываться от своих первоначальных показаний.

Кипрский суд, рассматривая дело, признал показания, данные заявителем, допустимыми. Прежде всего, ни сам подозреваемый, ни его отец не настаивали на присутствии адвоката. Более того, полицейские посоветовали отцу подростка найти адвоката для этого дела. Кроме того, заявитель поменял свою позицию в ходе дела, что, по мнению кипрских судов, не свидетельствовало о его правдивости.

По сути обвинений кипрские суды основывались на сочетании большого количества доказательств против заявителя. Во-первых, много людей видели, как заявитель выпивал и разговаривал в баре с жертвой и вышел вслед за этим человеком. Приятель заявителя показал, что тот рассказал ему о серьезной драке с жертвой. После предполагаемой драки заявителя видели в другом баре, испачканного и пьяного. Отец заявителя также дал показания, подтверждавшие, что заявитель мог быть на месте преступления во время его совершения. Естественно, были и результаты судебно-медицинской экспертизы трупа, которые подтвердили, что жертва погибла от побоев. Эти данные соотносились с признательными показаниями, данными заявителем на предварительном следствии.

Европейский суд, оценивая то, как были использованы показания заявителя, тем не менее нашел нарушение статьи 6, § 1 и 3 (с), Конвенции. Суд отметил, что полицейские относились к подозреваемому то как к малолетнему, то как к взрослому человеку. С одной стороны, они предлагали отцу поучаствовать в допросах и советовали ему найти юриста своему сыну. С другой стороны, они допрашивали подозреваемого как взрослого. Заявителю не было объяснено в доходчивых для него выражениях его право сохранять молчание и пользоваться услугами адвоката, в том числе и бесплатно. При таких обстоятельствах дела нельзя было рассчитывать на то, что заявитель сам знает свои права.

Интересно, что в § 73 постановления по делу «Panovits» Суд оценивает отсутствие информации о правовой помощи и неразъяснение права не давать против себя показания как самостоятельное нарушение прав защиты по Конвенции. Таким образом, не-разъяснение прав, во-первых, делает отказ от права на адвоката недействительным и, во-вторых, само по себе становится отдельным правом в толковании Европейского суда [306] Возникает, правда, вопрос, а будет ли признано нарушение статьи 6 в том случае, если лицу не разъяснили его право сохранять молчание и иметь адвоката, но лицо знало о своих правах из других источников и воспользовалось ими (сохраняло молчание и потребовало адвоката)? На наш взгляд, искать нарушение статьи 6 в таких условиях было бы неправильно. .

Заметим, что статья 46, п. 4 ч. 2, УПК РФ говорит о том, что заявителю должно быть разъяснено право не давать показаний против себя (разъяснение права на молчание). Однако эта статья не оговаривает, что заявителю должно быть разъяснено его право пользоваться услугами адвоката — он имеет право пользоваться услугами защитника, но следователь не обязан сообщать ему об этом (т.е. в УПК нет требования разъяснять право на адвоката). Частично эта лакуна восполняется положениями статьи 75, которая говорит об исключении признательных показаний, данных без адвоката, в случае отказа обвиняемого от таких показаний. Вместе с тем, как показывает дело «Panovits», обвиняемый может по каким-то причинам не отказываться от своих первоначальных показаний на суде — в этой ситуации с точки зрения российского закона его признательные показания, данные на следствии, станут допустимыми, даже если его не известили о праве иметь адвоката. Не исключено, что по аналогии с делом «Panovits» Европейский суд может увидеть в такой ситуации проблему.

В российском контексте огромную проблему представляет собой институт явки с повинной, точнее его практическое применение. С одной стороны, по своей сути явка с повинной (статья 142 УПК РФ) суть одностороннее действие, которое не является актом государственного преследования и, соответственно, не должно сопровождаться соответствующими гарантиями, такими как разъяснение права на молчание и права на адвоката [307] См.: Практика применения УПК РФ. С. 289. . Вместе с тем явка с повинной часто недобросовестно используется работниками правоохранительных органов как форма процессуального оформления допроса, который проходит в условиях, способствующих оказанию давления на подозреваемого, без адвоката и без разъяснения прав. Зная о существующих в этой сфере злоупотреблениях, хотелось бы, чтобы суды практиковали более нюансированный подход к оценке явки с повинной, имевшей место в сомнительных условиях. Безусловно, в суде нельзя использовать явку с повинной, если доказано, что заявление о ней написано после фактического задержания (вне зависимости от того, как это задержание было процессуально оформлено) или в ходе допроса свидетеля (который в результате этого допроса превратился в подозреваемого). Явка с повинной не может быть использована как доказательство в условиях, ставящих под сомнение свободное волеизъявление субъекта; следователь же, получивший подобное признание, должен разъяснить подозреваемому его права, в том числе право иметь адвоката, предоставить адвоката (реального, а не существующего только на бумаге) и оформить полученные уже в его присутствии признательные показания как протокол допроса подозреваемого или обвиняемого.