Григорий Диков - Стандарты справедливого правосудия [международные и национальные практики]

Статья 6, § 3 (d), неоднократно была применена и к изучению заключений экспертов и специалистов (см. постановление по делу «Brandstetter v. Austria» от 28 августа 1991 года). Вместе с тем эта группа доказательств обладает спецификой, о которой мы поговорим ниже.

Изучая практику Европейского суда, следует помнить о двух значениях требования непосредственности. Во-первых, под непосредственностью может пониматься изучение каких-то материалов, в частности протоколов допроса, в суде — об этом условии говорит статья 240, ч. 3, УПК РФ. Во-вторых, под непосредственностью также может пониматься требование изучить сам источник доказательства, а не его производные, например заслушивать свидетеля лично вместо оглашения протокола его допроса на предварительном следствии. Именно этот второй аспект непосредственности отражен в статье 6, § 3 (d), Конвенции и закреплен (хотя и с иной формулировкой) в статье 281 УПК РФ. Отметим также, что не всякое доказательство, используемое в процессе, можно исследовать непосредственно в смысле статьи 6, § 3(d), Конвенции. Так, обыск, опознание, выемка и некоторые другие доказательства по определению формируются не на судебном следствии, а в предварительном расследовании. Следовательно, принцип непосредственности в отношении такого рода доказательств будет лишь касаться исследования протоколов, записей соответствующих следственных действий и допроса лиц, эти действия производивших. Повторить эти действия в суде невозможно (в отличие от нового допроса того же свидетеля, которого уже допросили на следствии). В таких случаях суд может довольствоваться записью следственных действий, проведенных правоохранительными органами, и изучать, насколько удостоверенные в этой записи события соответствуют реальности и какое толкование им в свете других обстоятельств дела можно дать. Тем не менее такого рода доказательства должны быть исследованы в суде непосредственно, и сторонам предоставляются равные возможности в изучении и оспаривании их.

Статья 6, § 3 (d), может быть применена и к широкому кругу доказательств, которые можно обозначить как производные. В это понятие попадают протоколы допросов свидетеля, обвиняемого, жертвы и т.д. на предварительном следствии, показания «со слов» и иные доказательства, при исследовании которых возможность суда непосредственно ознакомиться с первоисточником информации в той или иной степени ограничена (например, показания анонимных свидетелей) [356] Следует учитывать, что в российской литературе термин «производные доказательства» иногда применяется в несколько ином смысле; здесь и далее по тексту под «производными» доказательства будут в основном пониматься как доказательства, полученные не из первоисточника. .

Производные доказательства являются, конечно, «второсортными». Как было сказано в одном английском деле по поводу свидетельских показаниях «со слов», эти доказательства «не являются наилучшими и не даются под присягой. Правдивость и точность слов того человека, которого пересказывает свидетель [допрашиваемый на суде], не могут быть установлены в ходе перекрестного допроса; возможность оценить правдивость его слов исходя из его поведения уже утеряна» (см. «Blastland v. the United Kingdom», решение от 7 мая 1987 года). То же самое можно сказать и об изучении протокола допроса свидетеля.

В федеральном законодательстве США о доказательствах существует правило «лучшего» доказательства, best evidence rule [357] “Best evidence rule”, Federal Rules on Evidence. S. 1002—1004. . Применительно к документам этот принцип гласит, что суд должен использовать оригинал, а не копию документа (фотографии, аудиозаписи). Использование копий возможно, но только если по каким-то причинам оригинал недоступен. Похожий подход применяется и в международных уголовных судах [358] См.: Tochilovsky V. Op. tit. Р. 417. .

Одно из возможных прочтений статьи 6, § 3 (d), состоит в том, что она устанавливает что-то близкое к принципу best evidence rule в отношении доказательств, используемых в процессе. Использовать производные доказательства (копии, протоколы допросов и других следственных действий) возможно, но только в том случае, если суд не в состоянии по какой-то уважительной причине получить информацию непосредственно из первоначального источника — от свидетеля лично, на месте происшествия или изучив оригинал документа либо само вещественное доказательство.

Пока практика Суда не сформулировала такого правила и не обязывает национальные суды всегда отдавать предпочтение «лучшему» доказательству в случае его противоречия «худшему». В противном случае получилось бы, что Конвенция отходит от принципа свободной оценки доказательств и навязывает некую их иерархию. В деле «Doorson v. the Netherlands» от 26 марта 1996 года Суд прямо заявил, что суды могут выбирать, какие показания им кажутся более убедительными. Доказательства «со слов» и другие «производные» доказательства отнюдь не запрещены к использованию [359] Впрочем, и в национальном законодательстве этот запрет имеет столько исключений, что действие его весьма ограниченно — например, в той же самой Англии можно оглашать показания свидетелей, которые умерли или по какой-то причине боятся давать показания. . Конвенция не запрещает использовать ни протоколы допросов, полученные на следствии, ни информацию, сообщенную свидетелем со слов другого свидетеля, который не был по каким-то причинам допрошен перед судом. Обвинительный приговор, в принципе, может быть построен и на показаниях «со слов», и на других производных доказательствах (постановление по делу «Hopia v. Finland» от 25 ноября 1999 года).

Таков общий подход. Полезно, однако, рассмотреть те немногочисленные дела, в которых позиция Суда внешне близка к признанию того, что устные показания свидетеля стоят больше, чем письменные.

В деле «Destrehem v. France» (постановление от 18 мая 2004 года) заявителя обвиняли в причинении ущерба полицейской машине во время демонстрации. Заявитель утверждал, что его перепутали с каким-то другим демонстрантом. На предварительном следствии его опознали два полицейских, которые были в машине, однако на суд они не явились и были представлены своими адвокатами (полицейские были в этом деле также гражданскими истцами). Несколько свидетелей защиты, вызванных по требованию заявителя, дали показания, опровергавшие версию полицейских. Кроме того, не все полицейские из числа тех, что были в машине, опознали заявителя как того человека, который разбил лобовое стекло полицейской машины молотком. В результате суд первой инстанции оправдал заявителя. Суд апелляционной инстанции, однако, рассмотрев дело на основе письменных материалов, посчитал, что показания свидетелей защиты противоречивы и не опровергают показаний двух полицейских. При этом суд апелляционной инстанции отказался вызывать свидетелей защиты еще раз.