Григорий Диков - Стандарты справедливого правосудия [международные и национальные практики]

Европейский суд далее отметил, что у заявителя не было возможности принять участие в осмотре потерпевшего (который во время осмотра находился рядом со своим личным врачом-консультантом), хотя никакие технические причины не мешали заявителю это сделать. У заявителя не было возможности опросить потерпевшего, ознакомиться с документами, которые были предоставлены медицинскому эксперту, и попросить его провести дополнительные исследования. В таких условиях заявитель не имел никакого влияния на ход экспертизы до того момента, как результаты экспертизы были представлены суду. По мнению Суда, в таких обстоятельствах возможность оспорить эти результаты не могла скомпенсировать отсутствие возможности повлиять на ход проведения экспертизы.

В «Cottin», на наш взгляд, процедура экспертизы приравнивается, по сути, к процедуре судебного рассмотрения дела. Заявленное здесь требование, прямо противоречащее общему принципу, который Суд декларирует в начале своего анализа, можно сформулировать следующим образом: в тех случаях, когда предмет экспертизы является решающим для дела (что имеет место в большом числе дел) и существует техническая возможность вовлечь обвиняемого в ее проведение (а такая возможность есть почти всегда, когда обвиняемый известен), ему должна быть предоставлена возможность присутствовать при проведении исследования, давать комментарии, делать предложения и исследовать первичные материалы, на которые опирается эксперт.

Это очень радикальное требование, особенно для систем, в которых экспертизы традиционно проводились «за закрытыми дверями», таких как российская система. Надо отметить, что это требование — состязательности в рамках проведения экспертизы — было сформулировано не только в деле «Cottin», но и в ряде других дел, например касающихся экспертных заключений по гражданским делам. Так, в деле «Mantovanelli v. France» (постановление от 18 марта 1997 года) Суд нашел нарушение статьи 6, § 1, в связи с невозможностью для защиты участвовать в проведении экспертизы и в опросе тех лиц, с которыми работал эксперт.

Интересно, как сформулировала свою позицию Комиссия, рассматривавшая до Суда жалобу по этому делу: «...такого рода экспертное исследование, которое заказано судом и проводится под его эгидой, является неотъемлемой частью процедуры. Так как суд не мог сам по себе оценить все технические моменты, которые надо было установить, исследование, проводимое экспертом, по существу смыкалось с исследованием доказательств самим судом». Суд согласился с Комиссией и признал нарушение статьи 6, § 1.

В российской практике защита может принимать участие в назначении экспертизы и формировании вопросов (статья 198 УПК РФ); вместе с тем действия следствия по назначению экспертизы не могут быть обжалованы в суд в рамках статьи 125 УПК [395] См.: Определение СК ВС РФ от 31 июля 2006 года по делу № 35-Д06-5. Архив ВС РФ. 2006. Цит. по: Практика применения УПК РФ. С. 225. . Защита, однако, может просить о производстве повторной или дополнительной экспертизы. Пожалуй, это не самое удачное решение, потому что иногда объект исследования утрачивается или видоизменяется в ходе первой же экспертизы и новое исследование провести невозможно. С учетом того что Европейский суд стал воспринимать экспертизу как действие, которое предполагает некоторое участие защиты в момент его совершения (а не только в момент обсуждения результатов, полученных в ходе этого следственного действия), было бы полезно как минимум предоставить защите возможность обжаловать действия следователя на этом этапе. Как нам представляется, подход Европейского суда здесь перекликается с позицией Конституционного Суда Российской Федерации, который в определении от 18 декабря 2003 года № 429-О решил, что у защиты должно быть право получать информацию о квалификации эксперта для того, чтобы иметь возможность заявить ему отвод.

В большинстве современных систем уголовного судопроизводства (включая российскую) господствует принцип свободной оценки доказательств, согласно которому доказательства не имеют заранее установленной силы, достоверность, надежность доказательства определяется судьей в соответствии с его внутренним убеждением. Это сфера, в которой у национального судьи самая широкая свобода усмотрения. Однако эта свобода небезгранична. Судья связан требованиями формальной допустимости доказательств, установленных национальным законодательством, а иногда и судебной практикой.

Вопрос о весе и достоверности доказательств Европейский суд доверяет решать национальным судам, не вмешиваясь в их дискрецию в этом вопросе. Суд не пытается ответить in abstracto на такие вопросы, как «можно ли принимать во внимание показания малолетнего свидетеля», или «как следует учитывать показания бывшей жены обвиняемого, с которой он несколько лет назад развелся и поделил имущество», или «заслуживают ли доверия слова наркомана». Максимум, на что решается Суд, это высказывать осторожные сомнения в том, насколько то или иное доказательство является доброкачественным и надежным. Однако такие сомнения, как правило, не приводят к тому, чтобы Суд находил нарушения в конкретных делах, — скорее, Суд демонстрирует государствам, что только в крайних случаях он сможет пересмотреть решения национальных судов по этому вопросу.

В качестве примера можно рассмотреть практику Суда по вопросу об использовании показаний сообвиняемых, которые выбирают путь сотрудничества со следствием и дают признательные показания, причем очень часто не бескорыстно, а для смягчения своей участи или даже в рамках формализованной сделки со следствием, иногда получая в результате полный иммунитет от уголовного преследования.

Европейский суд, сталкиваясь с такими ситуациями, не устает повторять, что «использование показаний, данных свидетелем в обмен на иммунитет от уголовного преследования или на иные преимущества, может поставить под сомнение справедливость судопроизводства в отношении обвиняемого и поднять очень сложные вопросы, так как такими показаниями можно манипулировать и свидетель может давать их только для того, чтобы получить преимущества, или же из личной мести» (постановления по делам «Verhoek v. the Netherlands» от 27 января 2004 года, «Erdem v. Germany» от 9 декабря 1999 года, «Mambro and Fioravanti v. Italy» от 9 сентября 1998 года).

В то же время Суд каждый раз подчеркивал, что само по себе использование таких показаний не делает судопроизводство несправедливым. Суд, в соответствии со своим обычным подходом, изучает, каким образом это доказательство было получено, приобщено и исследовано на национальном уровне. Так, в деле «Cornelis v. the Netherlands» (решение от 25 мая 2004 года) Суд, не найдя нарушения в связи с использованием подобных доказательств, обратил внимание на процедурные гарантии, которыми могла воспользоваться защита: между свидетелем и прокуратурой была формально заключена сделка, содержание которой и полученные в результате показания были сообщены защите; у защиты была возможность допросить самого свидетеля в суде лично и оспорить надежность данных им показаний; внутренние суды тщательно оценили и ответили на все его возражения и принимали в расчет потенциальную ненадежность такого рода показаний; наконец, доказательства, полученные в результате сделки свидетеля с правосудием, были не единственным доказательством его вины и подтверждались другими доказательствами в деле.